Внезапно я почувствовал какую-то тревогу. С тех пор как я работаю вместе с Холмсом, я научился инстинктивно чувствовать за собой слежку. Я незаметно осмотрелся. Маленький, неряшливого вида субъект в фетровой шляпе и помятом костюме, словно он спал в нём не раздеваясь, пытался следовать за нами по пятам.

— Послушайте, Дафидд, — сказал я, — подождите меня вон в том кафе, мне надо отправить телеграмму. Я скоро вернусь.

Мадрин кивнул и пошёл к стоявшим перед кафе столикам. Я же повернул и, догнав большую группу туристов, смешался с ней. Человек в помятом костюме заметался, потеряв меня из виду, потом пожал плечами и направился к одному из особняков на набережной.

Я двинулся за ним — отчасти из чистого любопытства, отчасти потому, что не люблю, когда профаны в нашем деле путаются под ногами. Особняк оказался пансионом для отдыхающих. Человек вошёл в него, и я последовал за ним. Я поднялся вместе с ним на третий этаж. Он открыл ключом дверь под номером 18 и скрылся за ней, так ни разу и не оглянувшись. Я быстро осмотрелся: слева от меня была дверь под номером 17, справа — под номером 19.

Я спустился на первый этаж и разыскал хозяйку пансиона. Она не хотела сдавать мне 19-й номер, потому что я не собирался у неё столоваться — ведь этот человек тотчас бы меня узнал, — а ей хотелось получить плату не только за номер, но и за питание. Наконец мы столковались — я дал ей деньги вперёд за неделю и оставил номер за собой. В книге для приезжих я зарегистрировался как Эдвард Гэтуорд из Лондона.

Мадрин пришёл в ужас, когда узнал, какую сумму мне пришлось выложить. Не знаю, успокоил я его или нет, сказав, что Шерлок Холмс смотрит сквозь пальцы на всякие траты, если благодаря им открываются новые возможности расследования.

Рис Парри и Олбан Гриффитс сошли с поезда, когда часы на фасаде вокзала показывали без пятнадцати шесть. В руках у них были небольшие чемоданчики; оба, не заходя никуда, сразу же зашагали на набережную. Как заправские туристы, постояли минут пятнадцать, опираясь на парапет, точно не могли оторвать глаз от морского простора. Мы с Мадрином наблюдали за ними издали.

Субъект в помятом костюме вдруг тоже вынырнул откуда-то и остановился шагах в двадцати от Гриффитса и Парри. И всё время, пока они стояли, делая вид, будто любуются панорамой, он медленно подбирался к ним. Как только они пошли по набережной, человечек двинулся за ними. Мы с Мадрином сделали то же самое.

— Интересно, знает ли он валлийский? — сказал я Мадрину.

— Наверное, раз прислушивается к их разговору, — ответил он.

Наконец Гриффитс и Парри вошли в небольшой отель. Субъект тотчас развернулся и исчез в направлении особняка, где я снял комнату.

Мы прошли к кафе и сели за один из столиков у входа. Попросив официанта принести пива, мы всё время поглядывали то на особняк, то на отель.

— Обратите внимание, — заметил Мадрин, — официант сделал вид, будто не понимает меня, когда я заговорил на валлийском. И с горечью добавил: — И это происходит в самом центре Уэльса!

— Возможно, он просто не хочет говорить по-валлийски, потому что туристы и приезжие говорят только по-английски. Между прочим, я хотел бы провести один эксперимент.

— А что надо делать мне? — оживился Мадрин.

— Вы будете давать мне урок валлийского.

Это он был готов делать всегда. Я повторял за Мадрином слова, пока мы пили пиво, и потом, когда опять гуляли по набережной. Человечек в шляпе появился на улице, едва мы вышли из кафе, и как тень следовал за нами. Мы не обращали на него внимания, пока я не посчитал эксперимент законченным. Но теперь от нашего сыщика оказалось трудно отделаться. Меня это начало злить. Я велел Мадрину идти в кафе, а сам отправился в другую сторону. Сделав несколько шагов, я обернулся. Человечек плёлся назад к своему обиталищу.

Итак, каждый из нас в отдельности его не интересовал. Ему было важно только подслушать наши разговоры друг с другом. Я присоединился к Мадрину в кафе, и мы опять стали пить пиво, следить за отелем и особняком и смотреть на залив и на публику на набережной. В празднично одетой толпе гуляющих выделялись девушки в строгих чёрных костюмах с книгами в руках. Они о чём-то весело болтали между собой, спеша в университет.

— Вы учились в университете? — спросил я Мадрина. Он покачал головой. — Я был уверен, что вы его окончили.

— Странно, что мистер Сандерс ничего вам не сообщил, — сказал Мадрин. — Я был не только товарищем детских игр Бентона Тромблея — причём мне было велено никогда не выходить в них победителем, — но и занимался вместе с ним с учителями, которые жили в Тромблей-Холле. Это началось, когда мне исполнилось десять лет. Эмерик Тромблей очень хорошо относился ко мне.

— Значит, вы получили такое же образование, как и его сын?

— Не берусь судить. Один из учителей говорил, что я очень способный ученик. Очевидно, это и помешало мне стать хорошим валлийским поэтом.

— Думаю, что вы знаете больше, чем студенты здешнего университета, — заметил я.

Мадрин опять покачал головой.

— К сожалению, я не получил систематического образования. В моих знаниях есть масса пробелов. Какие-то из них мне удалось заполнить, какие-то — нет.

Я только собрался возразить, что он скромничает, но тут из отеля появились Гриффитс и Парри. Я попросил Мадрина смотреть за особняком, а сам не отрывал глаз от своих старых знакомых, которые не спеша прогуливались по набережной.

— Он вышел из дома, — сообщил Мадрин, имея в виду, конечно, человечка в шляпе и помятой одежде.

— Мистика какая-то, — тихо проговорил я. — Откуда он знал, что они вышли из отеля? Он не мог их видеть — окна его комнаты смотрят во двор.

— Всё очень просто, — отозвался Мадрин. — Он колдун.

— Ну вот, начинается, — проворчал я, — «огоньки смерти», совы, водяные лошади, а теперь ещё и колдуны. Много в Уэльсе колдунов?

— Не знаю сколько; но знаю, что есть.

— Ладно, пусть себе живут. Но для Шерлока Холмса ваше объяснение прозвучало бы неубедительно.

Олбан Гриффитс и Рис Парри молча шли к молу — человечек следовал за ними. Я встал и сказал:

— Идёмте, Дафидд. Продолжим наш урок валлийского.

Мы тронулись за тремя нашими подопечными. Тут из двери особняка вышел мальчишка лет двенадцати — и сел нам на хвост. Он тащился за нами часа полтора. Нам наконец надоела эта комедия, и мы расстались: Мадрин пошёл в отель «Королевский лев», а я — в свой пансион.

Я плохо спал в эту ночь, потому что то и дело вставал и выходил в холл — послушать, что делается в восемнадцатом номере. Там, кажется, тоже не спали. Рано утром пришёл Мадрин и сообщил о приезде Шерлока Холмса. Он ждал нас в гостинице «Королевский лев».

За завтраком я спросил Холмса, как идёт расследование. По его словам, ответы на некоторые вопросы уже были получены. Из разговора с Каданом Морганом стало ясно, что «ребекки» не имеют никакого отношения к убийству Глина Хьюса, потому что он видел их в апреле, задолго до гибели Хьюса. Холмс сообщил также, что получил письмо из Лондона, в нём говорилось, что лекция в пивной «Чёрный лев» была прочитана школьным учителем. Ему заказали её слушатели, с которыми он не был раньше знаком. Учитель ничего не знал о Лиге по изучению и распространению идей Роберта Оуэна. Из всего этого Шерлок Холмс сделал вывод, что и лекция, и спектакль, разыгранный на Еврейском рынке, были репетицией какой-то предстоящей операции.