— А Хатшепсут, Лучшая по благородству, знает?

— Нет.

— А Хапусенебу известно о расколе в жречестве?

— Нет. — Пуемре помолчал. — Верховный жрец завербовал двух лучников-азиатов, чтобы они застрелили царицу в День сбора дани.

Сененмут едва не лишился дара речи. Неужели такое возможно? Чтобы хранители священных таинств могли в самом деле покушаться на жизнь наследницы крови солнца?

— Боги не допустят этого!

Пуемре пожал плечами.

— О, Амон, Мут и Хонсу, как мы можем спасти жизнь царицы?

— Я бы не пришел к тебе, если бы знал ответ. — Пуемре так ударил хвостом своей леопардовой шкуры по борту, что загудели планки. — Хапусенеб вытащил азиатов из тюрьмы, где эти рабы несли наказание за то, что украли у своего господина, судостроителя Ипувера, Ожерелье доблести, которое пожаловал ему фараон Тутмос, да живет он вечно. Верховный жрец пообещал лучникам свободу, если хоть одна из их стрел поразит цель и царица будет мертва. Если же покушение не удастся, Хапусенеб готовит обман: оракул Амона якобы возвестит невиновность заговорщиков.

— А ты знаешь этих азиатских лучников? — спросил Сененмут.

— По именам — нет. — Пуемре покачал головой. — Но мне известно, где их содержат до срока, а стражи покорны любому пророку Амона. Они, разумеется, не посвящены в то, что жрецы разделились на две партии.

Оба помолчали, а потом принялись совещаться. Тысячи мыслей роились в мозгу Сененмута, но снова и снова Пуемре качал головой. То, что в один момент Пуемре казалось полезным и даже очевидным, в следующий подвергалось сомнениям Сененмута. Поиск решения стал настоящей мукой. Совсем обессилев, Сененмут сложил ладони и прижал большие пальцы ко лбу. И вдруг его озарила мудрость Тота, и он, вскочив, крикнул гребцам, чтобы те рубили канаты и выводили барку на течение.

— Вниз по реке, назад, в Фивы!

Все было подготовлено до мельчайших деталей.

На следующее утро Хатшепсут в окружении своего двора должна была занять место под балдахином перед дворцом. Она будет сидеть на подиуме. По правую руку — Сененмут, советник и управитель дома царицы, по левую и на два шага позади трона — юный Тутмос. Исида, как обычно, будет держать руку на плече сына, а подле нее встанет Минхотеп, управитель дома и начальник церемоний двора фараона.

Минхотеп и Исида были единственными, кого жрецы Амона посвятили в свои планы. Исида должна держать ребенка как можно дальше от царицы. Это вряд ли бросится в глаза, поскольку Хатшепсут не терпела, чтобы к ней кто-нибудь приближался больше чем на два шага. Когда все свершится, Минхотеп должен будет тут же склониться над убитой царицей, чтобы факт кровавого злодеяния не сразу был засвидетельствован и азиаты успели скрыться.

Двух мощных луков — надо было обладать силой быка, чтобы натянуть тетиву, — до поры никто не увидит, ибо их укроют в стеблях папируса, из которого соорудят две триумфальные арки не более чем в тридцати шагах от трона.

В дальнейшем регентство официально примет на себя Минхотеп — как воспитатель малолетнего Тутмоса, — однако Хапусенеб недвусмысленно намекнул, что именно он будет править Обеими странами по священной воле Амона. И он собственноручно приведет азиатов из темницы, как только забрезжит утро.

И вот настал День сбора дани. Через ворота хлынули толпы народа, караваны из городов Севера и Юга, Черной и Красной стран, племена девяти луков, пастухи Азии и Нубии, лежащих в песках пустыни. Все они провели ночь перед воротами Фив, охраняя свои сокровища у высоких костров, ибо чужакам запрещалось встраиваться на ночлег в черте города.

В этот день просыпалась национальная гордость египтян, и они проделывали долгий путь — от гор запада и востока, с морского побережья и с порогов в верховьях Нила, чтобы посмотреть, какие дары приносят и отдают по доброй воле порабощенные иноземцы. В этот момент каждый египтянин чувствовал себя так, будто это он одерживал победы над врагами, разрушал их города и деревни, грабил и брал пленных. А когда фараон провозглашал: «Смотрите на богатство, которое дал мне отец мой Амон!» — они видели себя властителями мира.

Двое копьеносцев сопровождали верховного жреца Хапусенеба, когда на рассвете он направился к темнице, где содержались азиаты.

Как только страж отпер тяжелую дверь, Хапусенеб оглянул внутрь и крикнул условленную фразу:

— День воздаяния настал!

Он ждал ответа, но ничего не происходило. В конце концов верховный жрец взял из рук стража светильник и ступил за порог. Азиаты сидели в углу, прислонившись к стене, со скрещенными на груди руками. Сначала Хапусенеб подумал, что они спят, но потом заметил отблеск в их открытых глазах и посветил в лица. И тут до него дошло, что в груди у каждого, прямо на месте сердца, торчит по стреле. Еще не веря своим глазам, верховный жрец потряс одного из них за плечо со словами: «День воздаяния настал!» Азиат завалился набок, толкнул другого, и оба рухнули наземь подобно срубленным деревьям.

— О, сын Ра, господин мира, — пробормотал Меченый. — Не может быть на то твоей воли!

Он простер руки к небесам, чтобы Амон дал ему знак, но бог молчал. Хапусенеб завертелся вокруг своей оси как безумный. Масляный светильник в его руках мелькал все быстрее. Напуганный страж увидел, что жрец едва держится на ногах и вот-вот грохнется подобно каменной глыбе, поэтому торопливо подскочил к нему и поймал в свои неуклюжие объятия.

Хапусенеб завизжал, как побитый пес, затопал, как избалованное дитя, но страж держал его крепко. Наконец жрец немного затих и его изуродованное лицо, показавшееся из-под сбившейся леопардовой головы, приняло более или менее осмысленное выражение, а взгляд безбровых глаз остановился на перепуганном страже, который безвольно опустил руки. Внезапно глаза Хапусенеба полезли из орбит, будто его осенило, и первый пророк возвестил тоном сурового обличителя:

— Ты, подлый раб, убил азиатов, ибо только ты имел доступ к ним!

Ошеломленный страж попытался вырваться из когтей Меченого, но тот вцепился в жертву и шипел, словно разъяренная дикая кошка:

— Убийца злосчастных азиатов, тебя поставят перед судом, я сам выступлю свидетелем, и твое никчемное тело бросят на съедение крокодилам, а твой Ка возопит от отчаяния!

Копьеносцы прибежали на шум, задрожали и, опустив копья, как зачарованные уставились на окончательно падшего духом стража.

— Что вы таращитесь? — напустился на них Хапусенеб. — Прочь отсюда! Забыли, где ваше место?

Копьеносцы, не в силах вынести его взгляда, в панике выскочили. А верховный жрец уже сменил тон, и голос его зазвучал подобно арфе под чуткими пальцами слепого арфиста.

— Есть лишь один способ спасти твою жизнь, ты, неверный страж!

— Так скажи какой, пророк из Карнака, — взмолился страж. — Скажи, и я сделаю все, что ты велишь.

— День воздаяния настал!