— В других камерах смотреть будем? — спросила Коклюшка и, видя нерешимость Соловья, поторопила. — Думай скорей, а то время идёт. Нам ещё уходить.

Соловей достал телефон. Я усомнился, что сигнал пробьётся сквозь толщею местных стен, да ещё с высоты ниже уровня моря, однако пробился.

— Константин Константинович… Да… Нет. Но тут ещё восемьсот ячеек… Нет… Понял… Сделаю.

Он убрал телефон и посмотрел на Коклюшку.

— Уходим.

Девчонка моментально присела на корточки, зажала уши руками и открыла рот. Соловей надул щёки и засвистел. Знакомая трель ударила кувалдой по мозгам, и я почувствовал, как в душу хлынул ужас. Виски сдавило, глаза полезли из глазниц. Мне захотелось лечь на пол, завыть, а ещё лучше выхватить обрез и всадить себе в голову заряд дроби из обоих стволов. Ох, какое облегчение!.. От этой мысли мне действительно стало легче, я прыгнул к Соловью и засадил ему коленом в пах. Совсем не боксёрский приём, но не менее результативный. Соловей хрюкнул, согнулся, я добавил ребром ладони по шее, и на этом наш второй поединок закончился.

Ух, ты!

Рукопашный бой: 6 + 3 = 9.

Ловкость: -2 + 3 = 1.

Здоровье: 0 + 3 = 3.

Репутация: -16 — 3 = -19.

В голове осталось послевкусие шторма, во рту привкус крови. Я провёл пальцами по губам, действительно кровь. Вот гадство! Я выругался и окинул камеру взглядом. Жабоид лежал в ворохе бумаг и денег, без движения, наверное, обморок. Коклюшка по-прежнему сидела на корточках с раскрытым ртом и пялилась на меня круглыми глазищами, отказываясь понимать происходящее. По её представлениям я должен был лежать рядом с Дмитрием Анатольевичем, но рядом с ним, как и несколькими часами ранее, лежал её любимый Соловушка.

Я ухватил Коклюшку за шиворот, поднял.

— Тварь… Вы чего задумали?

Она начала щёлкать пальцами, высекать искры. Я встряхнул её, сунул под нос кулак.

— Только попробуй мне колдовать!

Она прекратила, из глаз покатились слёзы, не иначе, от страха. Мне стало жаль её. Я убрал кулак и сказал примирительно:

— Ладно, не бойся. Не трону. Ответь только: это ваша задумка или Кощеева?

Коклюшка сглотнула.

— Константина Константиновича. Он велел, как меч возьмём, здесь же вас и запереть…

— Не убить?

— Зачем? Нет. Что проку с дохлых? А так на вас бы всё списали, Морана на Константина Константиновича и не подумала бы.

— Это ты не подумала. Как начали бы мы с Дмитрием Анатольевичем матку-правду в полиции резать, всё бы наружу вылезло.

— Вот ещё! Кто поверит недоделанному лешему и новику? Да ещё с вашей репутацией. Да и не стали бы вы ничего говорить.

— Уверена?

— Я бы на вас оковы молчания наложила. Стёрла память, и идите в институт Склифосовского, вспоминайте, — она хихикнула, видимо, оправилась от шока.

— Ага, вот, значит как. Ну, сиди тогда, стирай память сама себе.

— Ты нас здесь бросишь?

— Это претензия?

Она промолчала, только посмотрела на меня осуждающе и склонилась над Соловьём, поцеловала в лоб. Вот же парочка влюблённых мирян — один больной, другая дура. У кого-то они, может быть, и вызовут сострадание, но мне, честно говоря, плевать было на них. После того, что они пытались сделать со мной и с моим другом жабоидом, пусть выкручиваются, как хотят.

Я приподнял Дмитрия Анатольевича, закинул на плечо. Хорошо, что он небольшой и лёгкий, проще выбираться будет.

Мудрость: 3 + 1 = 4.

Проницательность: 6 + 1 = 7.

Выносливость: 6 + 1 = 7.

Репутация: -19 + 3 (как отдельная благодарность за жабоида) = -16.

Когда я вышел на улицу, жабоид зашевелился, видимо, морозный воздух подействовал на него оживляюще. Он заелозил, застонал, но я не отпускал его, пока не отошёл дальше от банка. В переулке возле мусорных баков я аккуратно положил его на снег и немного потёр щёки. Жабоид застонал громче, открыл глаза.

— Выбрались?

Я кивнул, он вздохнул с облегчением.

— Это Кощей задумал, не иначе.

Я пересказал ему слова Коклюшки.

— Ты его убил?

— Кого?

— Соловья.

— Нет, конечно. Мне одного мирянина весь Мир поминает, а за второго всяко шкуру спустят.

— А Коклюшку?

— Что Коклюшку?

— Убил?

— Тьфу на тебя, проклятый жабоид! Что ж ты кровожадный какой? Тебя самого убить надо.

— Правильно, что не убил.

— Тебя?

— Коклюшку. За неё точно спустят, и не только шкуру, — он выдохнул. — А Соловья можно было. Он никому не нравится.

С улицы послышался кашель. Я осторожно подобрался к углу дома, выглянул.

— Игнатиус, ты куда? — жалобно окликнул меня жабоид.

— Погоди, — отмахнулся я.

По улице шёл гном. Господи! Я юркнул назад за угол, притаился. Что он делает здесь один и ночью? Насколько я уже понимал, данные создания в одиночку не ходят. Разведчик? Значит, где-то неподалёку орава этих тварей прячется. Надо что-то делать. Если он нас заметит…

Прислушиваясь к шагам и осторожно выглядывая из-за угла, я дождался, когда гном сравняется со мной, и резко ударил его кулаком по макушке. Он повалился, а я схватил его за шкирку и втянул в подворотню. Он застонал, я добавил, потом расстегнул на нём пальто, обшарил карманы. В одном нашёл телефон, в другом кредитную карточку. Очень странный гном, зачем ему кредитка? Да и на гнома он не очень похож. Одет по-людински: пальто, ботинки, шерстяная шапка. Точно разведчик. Замаскировался. Или всё-таки людин?

— Ты что натворил? — зашипел подбежавший жабоид.

— Я думал, это гном.

— Какой к бесу гном? Это карлик. Просто карлик! Ты их отличить не можешь?

— Да как их отличить? Этот маленький и тот маленький.

— По носу! У гнома он круглый, мясистый и большой!

— Теперь буду знать. С этим-то что делать?

— Что делать… Бежим!

Ну ты даёшь!

Репутация: -16 — 3 = -19.

Людин обижать нельзя.

Я бросил карлика и помчался за жабоидом со скоростью опаздывающего экспресса. Впереди замаячил светом фонарей и рекламных плакатов проспект Космонавтов, к остановке подъезжала маршрутка. Жабоид замахал рукой, водитель притормозил, открыл передние двери и мы ввалились в салон.