Когда маму положили на операцию, а ему надо было ехать, Натка сказала, что заберет мальчика, она живет рядом со школой, отношения у них лучше не бывает, так что… Жорик и Натка собирались пожениться сразу после того, как мама выпишется.

Явление Фаины запрограммировано не было. Это воистину было явление.

В тот день, после того как Жорик пережил свой душевно-возвратный тиф, вспомнив про сына, он решил, что надо все сказать Фане. Это будет легко. Фаня поймет смерч его чувств, который снес по дороге все. И теперь, когда уже шьется атласное голубое платье, просто святое дело забрать мальчика. Он такой способный и подтянет Ксюшу там, где она идиотка. Фаня ведь говорит об этом открыто.

Фаня пришла с примерки с больной головой. Цвет не побеждался, а для поисков другого уже не было времени.

– Мальчик? Какой мальчик? Я терпеть не могу мальчиков! Живет со знакомой? Очень хорошо. Потом вернется бабушка, и будет ей отдушина на старости лет.

– Он не мальчик. Он мой сын, – сказал Жорик. – И я его обожаю. Как и тебя.

– Представляешь? – говорила потом всем Фаня. – Мне оно надо? Я сама могла родить ему мальчика, если б попросил. Но так, с бухты-барахты, на мою голову уже взрослый хлопец, ты его корми, ты его обстирай, а он будет мочиться мимо унитаза…

– Но это с какой стати, – не понимали ее, – он будет мочиться?

– С мужской. Вы хоть и живете с мужиками, а не знаете, что это за ними за всеми водится – терять последнюю каплю. Я просто ждала оформления, чтоб этого Жорика мордой сунуть в его грех. Да и Гриша был такой же… Честно, я других и не знаю. А дите и есть дите. Он может и не смывать. А я его учи? Господи, как я вляпалась! У меня что, последний шанс? А теперь, прикиньте, другой поворот. Раковая мама умрет все равно, не сейчас, так потом. И мне еще и дедушку привезут? Мне с Ксюшкой тесно, она неаккуратная у меня и занимает много места… Я ему так и сказала: тесно с мальчиком. Кажется, он обиделся. Развернулся и ушел. Но придет, куда денется. Просто так от меня не уходят. Вернется и примет мои условия. Я же честно. Если бы он мне сказал сразу… Он объясняет, что я его так, значит, опоила, что он потерял память…

– А если не вернется?

– Спорим! – Поспорили на бутылку водки. А на что еще могут спорить в редакции? Так сладко ее опростать, даже если приходилась каждому капля на донышке. И не было лучшего момента в середине рабочего дня. Будто что-то приподнимало – и за так десять минут свободного парения.

Жорик не вернулся. Водку ставила Фаня. Она до этого босыми ногами сбегала в лабораторию, видно было, что там была угощена и взбодрена. Выпили за то, чтоб жизнь нас не обманывала, кто-то сказал, что, может, еще и вернется Жорик, но Фаня сообщила важную вещь: Жорик забрал свои вещи в ее отсутствие, пользуясь тем, что имел ключи. Потом оставил их соседке. Фаня сказала, что он не взял ее подарок – дорогую кофейную чашку, которую она ему подарила на новоселье.

– Вот такой он и есть. Порядочности на одну чашку. Зато мальчика прими и живи с ним.

– Ты его не любила, – сказала молоденькая машинистка на полставки.

– А ты знаешь, что это такое? – спросила Фаня. – Ну объясни, что?

– Ну… – сказала девчонка, – это когда замирает тут… – И она ткнула себе в кофточку.

– Это у детей, – объяснила Фаня, – у моей Ксюшки, когда ее раскачивает на качелях прыщеватый Костя. Потом будет замирать в другом месте. И этому придумали слово – оргазм. Хорошее слово, правильное, точно передает суть…

Фаню не подозревали в такой многословности, поэтому решили: она все-таки обескуражена случившимся. Хотя и нет. Лицо у нее было без обескураженности. Оно было спокойным. Просто оно стало – если смотреть сбоку – похожим на острый топор.

Жорик так и не появился. Он получил квартиру и привез сына и Натку.

Все-таки у мужчин это проходит легче. Фаня же сдала за это время и все больше и больше делалась похожей на ту, которой люди боялись на фотографии. А чего бояться? Женщина как женщина, все при ней. Но все-таки не та! Как будто кто-то взял и что-то сдвинул в ее лице. И все понимали – не кто-то, а это проклятущий Жорик щелкнул затвором своего фотоаппарата. Щелкнул и исчез. Фаню жалели. Даже не ее, а ее пропавшую красоту. Странно, но никто не злорадствовал. Мы ведь идиоты и до сих пор верим в эту абсолютную ложь, что красота спасет мир. Любовь не спасает, доброта, а ума у нас нет. Вот мы и вцепились в красоту. И трындим, трындим… Какое спасение! А главное, с какой стати нас, дураков, спасать?

Фаня вышла замуж за вдового полковника, сын которого учился в Суворовском. Полковник гордился красавицей женой и боялся ее до смерти. Они любили вечерами гулять по местному Бродвею, но на Фаню уже никто не оглядывался. Иногда встречали гуляющих Жорика и Натку. Жорик и Фаня друг на друга никогда не смотрели, но была видна дуга ненависти, возникающая над их головами. Она долго висела в воздухе, и под нею было лучше не проходить.

Дима! Это была с моей стороны наглая авантюра – согласиться в три дня написать рассказ о любви. Как только я вам сказала «да», они все попрятались – понимаете? – попрятались эти словечки, зернышки, тряпочки, запахи, которые идут в рост исключительно по собственной прихоти и воле. Ведь бывает так, что они – ненаписанные – толкают меня в коридоре, когда иду и думаю о том, что бородинский хлеб нельзя покупать в магазине на углу, а надо идти на другую сторону улицы, вот тогда он и вылезает – дух рассказа – мне навстречу, как айсберг в океане, и все, мне крышка, я забываю, что такое хлеб вообще.

Тут же все наоборот – ничего! Как будто они не живут в щелях моего дома и на донышках моих стаканов. Будто не пахнут чабрецом или горьким перцем. Я не знала вашего телефона и не смогла вам отзвонить и сказать «нет». Но тут вас показали по телевизору, как вы опускаете усы в пену пива. Я потерялась окончательно, потому что не могла взять в толк, почему вы, такой из себя крутой и успешный, обратились к пожилой леди. Что я вам такого сделала? Я ведь, Дима, из доисторического материализма. Для чего-то милостивый Бог дал мне срок и время, чтоб я дожила до нынешних ирокезов с дымящимися фаллосами и растопыренными ножками их подруг, до измерения красоты сантиметрами и прочей, извините, хренью.

И чтоб я им – 90-60-90 – писала рассказ про любовь?! Вы надо мной посмеялись, Дима, признайтесь? Они ведь и слова этого не знают. Они раздувают щеки и говорят «оргазм». Разве они поверят, что можно сходить с ума, трогая варежку девчонки? А еще раньше моя бабушка хранила в книге засушенные цветы, а я их сдувала со страниц (сволочь такая), так как они мне застили буквы.

Пока я придумывала, как мне поделикатнее отказать вам, опять девушка 90-60-90 (кажется, у нее есть и фамилия – Салтыкова) в очередной раз вытянула на телевизоре ножку по самое то… Вот тут он и кинулся на меня – не рассказ, нет, а живая история, которую мне пришлось видеть и наблюдать в свои юные лета. Дима, специально для вас рассказ о деревянной ноге. Посвящается Ирине Салтыковой, девушкам ростом 1 м 90 см, мальчикам-буравчикам и прочим с пирсингами.