с бабушкой туда переехали с РМЗ, им дали трехкомнатную квартиру. Я бы, конечно, хотел быть как мой дед Гоша. В Кунгуре несколько заводов огромных было, машзавод, моторный завод, ремонтно-механический, там трактора ремонтировали. Сейчас почти ничего не осталось. А в советское время тысячи людей там работали. Когда перерыв на обед, все рабочие идут по домам борщ хлебать или щи, а после обеда -- огромный поток людей в синих спецовках, в рабочих комбинезонах, испачканных маслом и копотью, местами прожженных, движется в сторону заводов (там они напротив были, через дорогу -- МРЗ, моторно-ремонтный и РМЗ, ремонтно-механический), вся улица от края до края заполнена, как живая река. Помню, лето, тополя стоят в пуху. Улица Свободы вся обсажена огромными тополями -- им потом даже ветки спиливали, чтобы пуха было меньше. Белый пух под ногами, в оплывших после дождя канавах -- белым ковром, и кружится в воздухе. А люди идут. Из боковых маленьких улочек, там, где частные дома, вливаются в этот поток человеческие ручейки. И дед Гоша там идет в этом едином потоке. И как-то все радостно, по настоящему. Рабочий человек шагает, хозяин этого мира, на достойную работу. Я представлял, что я вырос и тоже в синем комбинезоне, в таком же, как у деда, промасленном берете сварщика иду на завод. Плечом к плечу с дедом. Я часто с ним маленький ходил до завода, до проходной. Сначала дед приходил на обед, мы садились за стол. Мы с дедом обедали, солидно хлебали горячие щи, у меня даже затылок взмокал, ели вареную картошку, пили кислый домашний квас огромными кружками, а потом вместе шли на работу. И я видел, как к деду подходили люди, уважительно здоровались и перешучивались с ним. "Георгий, здорово! Как жизнь?" "Да живем помаленьку", отвечал дед. Кто-нибудь спрашивал, глядя на меня: "А это кто, внук?" И дед отвечал: "Старший, Славкин. Начальник мой будет". Люди смеялись, но по-доброму. "Начальник деду будешь?", спрашивали меня. А я страшно смущался и не отвечал. Мне казалось это неправильным. То есть, это же мой дед Гоша, он тысячу километров ростом! Он выше всех и умнее. Он настоящий великан. Как я могу ему быть начальником? Вот рабочий -- это да, как дед. А начальник в костюмчике, толстый, запыхавшийся, с галстуком и портфелем, как в журнале "Крокодил". Кто хочет стать начальником? Да никто! А рабочий это звучит гордо. Почти как летчик и космонавт. Или солдат. Конечно, я знал, что есть люди сильнее деда (эти силачи из телевизора, которые штанги тягают по сто килограмм) и умнее (все эти ученые и изобретатели). Но нет никого крепче и надежнее. И если враги нападут на нас, то упрутся в деда, как в каменную стену. И отступят. Потому что у меня дед -- танкист, командир танка Т-34. А рядом буду стоять я, плечом к плечу. И все люди, что идут сейчас на завод, встанут рядом с нами. А если штатовцы высадят десант, мы с дедом проберемся к памятнику у Гостинки, где стоит старый военный Т-34, и заведем его. Я знаю, это можно сделать. Дед сядет за рычаги, а я буду заряжать и стрелять. Мы и Максю возьмем в экипаж, он серьезный и упрямый, и Юрку Рюмина, и Димку Жданова... нет, Димка будет разведчиком, он шустрый и наглый, хотя и изрядное трепло. А Рыжего в пехоту. В общем, мы поедем на нашем Т-34, стреляя по десанту из пушки, а люди с завода, пока мы будет отвлекать штатовских солдат, будут их потихоньку бить по головам гаечными ключами и утаскивать оглушенных в кусты. Потом танк подобьют, конечно, но мы выберемся из горящей машины через люк под днищем. Правда, Рыжему не повезет, его убьют на броне. Прости, Рыжий. И спрячемся в Ледяной пещере -- там тысячи выходов и входов, как в Аджимушкайских каменоломнях. В пещере будет базироваться наш партизанский отряд. К нам будут собираться люди из Кунгура, и из деревень -- из Полетаево и Плеханово, даже из Березовки, которую когда-то строили пленные немцы. Вскоре в неравных боях мы освободим город. А тут как раз появятся наши войска. Я, конечно, подойду к седому генералу -- с забинтованной головой (меня ранят) и доложу, что город освобожден сводной партизанской бригадой... Я провожал деда до проходной, прощался и шел обратно, на берег, играть с друзьями. Или на качели. Я обожал качаться. Я представлял, что взлетаю и сейчас прыгну с парашютом, как наш разведчик в тыл врага. Качели гудели, рассекая воздух. Ветви тополя оказывались совсем близко... рукой подать. * * * Может, у кого-то советский человек был маленький. Ну, встретился ему такой в детстве, бракованный. Не повезло. Поэтому он так сейчас думает и говорит. А у меня -- огромный. Мой дед. Человек в тысячу километров. Его из космоса было видно. Со звезды Альфа-Центавра. Без бинокля. А ростом он был ниже меня.

На первомайской демонстрации. Кунгур, 80е. Бабушка Галя с шариками, справа от нее -- со знаменем, дед Гоша.

59. Я, Спартак

101 год лучшему Спартаку всех времен и народов -- Керку Дугласу. Эта ямочка на подбородке долгие годы пела нам о свободе. Все советские дети смотрели этот фильм по десять раз минимум. Когда мы смотрели "Спартак" в кинотеатре, у нас было одно желание, чтобы рабы восстали и дали хозяевам в морду, со всей силы -- за то, с людьми обращаются, как с вещами. Эта несправедливость очень нас задела. Мы сидели в темноте, в кинотеатре, в духоте и сжимали кулаки. Ну же, гладиаторы, вас же учили драться! И когда Спартак сунул надсмотрщика мордой в борщ, весь кинотеатр в восторге заорал -- так его, так! Свистели и кричали все! До сих пор помню. Это мы из лагеря ездили кино смотреть. Несколько автобусов буйных пионеров, очарованных магией кино -- и историей великой попытки. Великой неудачи. Конечно, мы болели за восставших рабов. Когда сицилийские пираты предали восставших, это была почти физическая мука. Как же так? Как?! А потом, когда восставших разбили, и поле было усыпано трупами, а победившие римляне искали Спартака... или его тело... Мы в зале затаили дыхание. И вот раненый Спартак собирается встать и сказать "Я Спартак", чтобы прекратить это, потому что все потеряно, надежды нет,