– И тогда он назвал мотылька по имени слепой фурии с ужасными ножницами. Не повезло невинному бедняжке – его маленькая жизнь отягощена столь значительным смыслом. Сфинкс Атропа поразил меня, потому что я сама пишу, и, пока писала, Линнеевы имена странным образом проникли в работу – в свое время я прочла «Systema Naturae» и «Theatrum Insectorum» Томаса Муффе, которые нашла в библиотеке сэра Гаральда, и извлекла из них много поучительного.

– Сколько у вас достоинств – я просто поражен! Вы знаете латынь и древнегреческий, вы великолепно рисуете, превосходно знаете английскую литературу.

– Я училась в приходской школе при епископе, где дети были старше и умнее меня. Мой отец был у нас наставником, а жена епископа окружала всех теплом и заботой. Я буду вам благодарна, – продолжала она, как будто торопясь уйти от новых личных вопросов, – если вы на досуге пролистаете эту рукопись. Я начала писать одну басню в качестве пояснения к книге… меня заинтересовала этимология имени Церура винула и еще одной сфингиды, Дейлефила эльпенор, и я решила сделать этих удивительных существ героями назидательной басни… но тут поняла, что увлеклась, написала что-то более пространное, чем собиралась, и, наверное, более претенциозное, чем положено быть сказке, – и вот ломаю голову, что с ней делать.

– Вы должны опубликовать ее под своим именем… выпустить целый том ваших сказок.

– Вообще-то, по натуре я не выдумщица. Это хроника наших муравьиных городов заставила меня взяться за перо. Вряд ли сказка представляет большую ценность. Надеюсь, что вы с беспощадной откровенностью укажете мне на ее недостатки.

– Она наверняка восхитительна, – возразил Вильям искренне, хотя несколько рассеянно.

Мэтти Кромптон задумчиво смотрела вниз, избегая его взгляда.

– Я уже говорила, правда в ином контексте: не следует кривить душой.

Ночью Вильям зажег новую свечу, лег в постель и начал читать. По ту сторону двери, отделявшей его спальню от спальни жены, раздавался непривычный еще, размеренный и покойный звук – с некоторых пор Евгения стала храпеть: за токованием лесного голубя следовал взвизг, точно ногти царапнули по шелку, а потом всхрап, похожий на всхрап голодного жеребенка.

ВНЕШНИЙ ВИД ОБМАНЧИВ

Жил однажды крестьянин, который в поте лица возделывал землю, заросшую колючками и чертополохом. И было у него три сына – чересчур много наследников на тот клочок земли, что давался ему с таким трудом, так что младшему, по имени Сет, пришлось, завернув в узелок хлеб и одежду, отправиться искать свою долю в чужие края. Долго скитался он по морям-океанам, но однажды его корабль попал в шторм, он потерпел крушение, и его прибило к песчаному берегу. Сет и его товарищи не ведали, где находятся, потому что ветер отнес судно далеко от курса; собрав уцелевшие съестные припасы, они пошли по берегу, а потом свернули в лес. Кругом раздавался хохот птиц и обезьян, а в кронах деревьев мелькали тысячи таинственных крыльев, но нигде не было видно следов человеческого жилья. Они решили было, что стали хозяевами этого необитаемого острова, как вдруг увидели на земле колеи и дорожку, которая переходила в широкую аллею; по ней они и пошли.

Спустя некоторое время они достигли гладкой каменной стены, такой высокой, что через нее нельзя было заглянуть. Перед ними была запертая дверь. Посовещавшись, они постучались: хорошо смазанная дверь беззвучно распахнулась и, когда они вошли, так же неслышно закрылась, хотя вокруг не было ни души. И тотчас язычки внутри большого замка щелкнули, запирая дверь. Один из них захотел повернуть назад, а другой предложил разойтись и притаиться, но остальные, включая Сета, решили не поддаваться страху и идти дальше. И они двинулись вперед по мраморным полам, через огромные прохладные залы, они слышали плеск фонтанов в открытых двориках и шепотом восхищались роскошью архитектуры и убранства помещений.

Наконец они очутились в обеденном зале, где на огромном столе черного дерева был приготовлен пир: вкусные пироги и печенье, аппетитные заливные и сливочные желе, горы свежих фруктов и сосуды с игристым вином. От вида этих яств у них потекли слюнки, и, недолго думая, они уселись и принялись за трапезу: они изголодались до полусмерти и ели так жадно, что по усам текло. Один только Сет не притронулся к еде, потому что отец наказывал ему не есть ничего в чужом доме, покуда хозяева не угостят. В детстве ему порядком влетало за набеги на соседские сады, и те уроки не прошли даром. Остальные же ели не стесняясь, и, когда их сморило от обильной пищи, раздался звон колокольчиков и трели арфы – дверь в дальнем конце зала распахнулась и впустила толпу странных существ. Вошли мажордом, более походивший на козла, чем на человека, и прелестная молочно-белая телочка, рога которой были оплетены розами, вереница цапель и гусей в воротничках, усеянных рубинами и сапфирами, прехорошенькие пушистые котята, серебристо-белые и розовато-желтые, элегантная серебристая борзая с колокольцами на шее, премилый королевский спаниель с длинными шелковистыми ушами и огромными печальными карими глазами. А в середине выступала веселая, радушная с виду дама, одетая пастушкой, в оборчатом чепчике и восхитительно расшитом переднике; на плечи ее ниспадали прекрасные белокурые локоны. В руке она держала чудесный пастуший посошок, украшенный серебряными, розовыми и небесно-голубыми ленточками, на лице ее сияла сладчайшая улыбка, а глаза искрились. Все моряки, немедленно ею очарованные, не отерев с подбородков и губ жир и потеки фруктового сока, принялись глупо ей улыбаться. Сразу было видно, что это не простая пастушка, а знатная дама, надевшая пастушеский костюм из снисходительности или по простоте души.

– Как мило, – воскликнула она, – когда являются нежданные гости. Наедайтесь досыта, наливайте бокалы вином до краев. Ах, как я люблю гостей.

Моряки поблагодарили ее и снова взялись за еду, ибо от ее слов голод с новой силой овладел всеми, кроме Сета, которого, правда, теперь пригласили к столу, так что он не рисковал нарушить отцовский запрет. Однако куда делся его аппетит?! Когда хозяйка увидела, что он ничего не ест, она подошла к нему, шурша роскошными юбками, и принялась потчевать его изысканнейшими блюдами, налила ему ликера и благоуханных сиропов, искрившихся в хрустальных бокалах.

– Чтобы не ослабеть от голода, вам надо поесть, – сказала она. – Я вижу, вам очень худо: вы весь в пятнах соли и осунулись от усталости.

Сет ответил, что не голоден. А дама, улыбаясь и не теряя доброго расположения духа, нарезала серебряным ножом и разложила веером, как лепестки цветка, ломтики дивных фруктов: кусочки дыни, поблескивающие на срезе кружки апельсинов, ароматный черный виноград, хрусткие белые яблоки и малиновые ломтики гранатов, испещренные эбеновыми зернами.

– Я сочту вас за упрямца и невежу, – проговорила она, – если вы не съедите хотя бы дольку яблока или матовую виноградину, если не выпьете хотя бы глоток гранатового соку.

Сет смущенно взял кусочек граната, который казался менее существенным, чем хрустящая плоть яблока, и проглотил три черных зернышка в сладком кроваво-красном студне.