Шильф опускает руку с сэндвичем:

— Вот так?

Упавший кусочек помидора Рита подбирает со стола и сует себе в рот.

— Какая-нибудь семейная неурядица. Этот тип подает заявление о похищении сына, а едва мы установили прослушку, как мальчонка звонит домой из лагеря, и все у него в полном порядке.

— А отец?

— Всячески извиняется, забирает свое заявление и говорит, что не желает больше никаких расследований.

— Это не ему решать.

— Сама знаю. Но расследование все равно заглохнет. У нас столько дел поважнее этого.

— Это велосипедист-то? — говорит Шильф. — Пусть вас это не слишком волнует.

Она наставляет на него палец, нацелив его в лоб, как пистолет.

Прямо на птичье яйцо, подумал комиссар и ощутил в голове слабое постукивание.

— Перестаньте тут изображать супермена! — говорит Рита.

— Я только хотел вас успокоить.

— Так вот, если вы сами случайно не заметили, изучая документы: этот велосипедист был правой рукой главного врача Шлютера. Странное совпадение, не так ли?

Подавив зевок, комиссар отдает ей остатки своего сэндвича и вытирает руки бумажной салфеткой.

— Пресса, — продолжает Рита с набитым ртом, — нас прямо заездила. Народ не любит, чтобы высказывались подозрения против людей в белых халатах.

— И тут вы едете на вокзал и, не жалея времени, ждете целый час, чтобы лично встретить меня с поезда?

Рита засовывает в рот последний кусок сэндвича, преувеличенно старательно жует и не выражает протеста, когда Шильф достает из кармана пачку сигарет.

— Я хотела спокойно поговорить с вами наедине, — говорит Рита.

Учитывая ее обычную манеру, можно сказать, что она сильно сбавила тон.

— У нас здесь не курят! — раздается из-за стойки голос буфетчика.

— А это курящий псих с хорошими связями в инспекции по трудовому и природоохранному законодательству, — громко парирует Рита.

Шильф выпускает через нос струю дыма и любуется на игру света в поднимающихся кверху клубах. Буфетчик принимается вытирать свою стойку.

— Опыты над пациентами, — говорит Рита. — Ужасно! Вы не находите?

— Этот тип, у которого похищение… — говорит Шильф. — Кто он по профессии?

— Профессор физики, — говорит Рита. — Но сейчас речь не о нем. Попробуйте добиться правды против врача! За него все стоят горой и ничего не говорят. Вот где сейчас требуются ваши таланты! Так ведь, комиссар Шильф?

Но тот уже не слушает. Зажав в зубах сигариллу и подняв с полу дорожную сумку, он уже направился к выходу.

— Пошли! — бросает он Рите через плечо.

За дверями вокзала стеной стоит густая жара. Над крышей Ритиной красной «корсы» цвета губной помады, оставленной под знаком, запрещающим стоянку, дрожит горячее марево. В припадке почтительности Рита открывает заднюю дверцу; тронутый таким вниманием, комиссар забирается на заднее сиденье. Его надежды на кондиционер не оправдались. Пока Рита, ругаясь, пытается влиться в поток движения, Шильф находит время для того, чтобы сделать ход конем, придуманный им как последний выход из безнадежного положения. Его защита обрушена, королева заблокирована одной из собственных фигур. Тут можно спастись только бегством вперед, выдвинув еще одну фигуру в сторону атакуемого угла, где находится вражеский король. Рита нашла щелку между машинами. Они едут, но то и дело останавливаются. В зеркале заднего вида ее глаза пытаются поймать взгляд комиссара.

— Не будем тянуть, Шильф, — говорит Рита. — Я хотела предложить вам, чтобы вы позвонили начальнику полицейского управления.

Ошибка была непростительно глупой даже для начинающего. Это было до смешного необдуманно, и Шильф, не веря своим глазам, наблюдает, как после короткого мигания дисплея его конь исчезает с доски. В пылу сражения он не заметил простейшего прикрытия того поля, на которое он переставил коня. В прострации он откидывается на синтетическую спинку. Ритина «корса» — один из тех автомобилей, в которых всю жизнь пахнет как от только что купленных. Комиссар думает, не прекратить ли эту партию. Положить на доску своего короля и признать капитуляцию. Кипя от досады, он смотрит в окно. Прибрежные луга Дрейзама усыпаны светлыми пятнами — не то снежными наносами, не то чайками, которые сидят на земле, распластав крылья, или спящими овцами. Если вообще овцы когда-нибудь снят — насчет этого комиссар не вполне уверен. Рита откашливается:

— Послушайте, что я скажу, Шильф! Вы объясните шефу, что вы нужнее всего на расследовании медицинского скандала. Велосипедиста же, которому вы и без того не придаете большого значения, вы предоставите мне. — Исподтишка она заглядывает ему в глаза через зеркало. — Оба дела тесно связаны друг с другом. Нам так и так придется сотрудничать.

Шильф сохраняет партию в памяти. Он с тоской думает о мироздании, в котором не сделал рокового хода конем и в котором он вообще выигрывает у компьютера все партии, вследствие чего в здешнем мире неизбежно обречен вечно проигрывать, поскольку в общем и целом не бывает победы или поражения, правильного и неправильного, а существует только победа и поражение, а также правильно и неправильно.

— Да вы слушаете меня? — спрашивает Рита.

— Нет, — отвечает Шильф. — Но велосипедиста можете оставить себе. И всю прочую ерунду тоже. Я беру на себя профессора физики. А теперь давайте-ка смотреть вперед.

— Почему?

— Потому что светофор!

Тормоза пропели два высоких «до» и прижали вялое тело комиссара к ремню безопасности. Со стоном он потирает живот.

— Я хотела спросить, — подозрительно начинает Рита, давая задний ход, чтобы съехать с пешеходного перехода, — почему вы не хотите браться за работу, ради которой специально приехали?

А потому. Шильф понимает, почему Рита понравилась ему с первого взгляда. В этом мире она, так же как он, в своем роде чужачка — заблудившаяся душа. Он одаривает зеркало кисловатой улыбкой. Если они наконец не приедут, ему скоро станет плохо.

— В моем возрасте, — отвечает Шильф, — человек уже не расценивает преступления в зависимости от их громкости.

— Судя по вашим последним успехам, в это трудно поверить.

— Послушайте, Рита! Можете забирать себе этого Даббелинга, если хотите.

Ей не вполне удается скрыть свою радость. Лихо завернув за угол на улице Генриха фон Стефана, она предъявляет автомату у въезда свое удостоверение и паркуется в тени под деревом, так как к этому времени все места под навесом из волнистой жести уже заняты. Она сидит, не снимая рук с руля. Во внезапно наступившей тишине необыкновенно громко зазвенели мелодии какой-то певчей птички.

— Я никогда не забывала, что должна всегда исходить из того, что прямо противоречит моему убеждению, — говорит Рита. — Согласно этому правилу, мне следовало бы вам поверить.