— Издеваешься… — спокойно констатировала Валентина, но в глазах ее уже мерцал азарт риторической победы. — Мы часто пренебрегаем простым путем. Полагаем, что банальные методы — фикция. Что решение не может быть столь элементарным. А зря! Тем более, что это кажущаяся простота. Попробуй-ка изо дня в день, не пропуская выходных, не делая себе поблажек и отсрочек, выполнять тривиальное действие. Уверяю тебя, многие забросят это дело очень быстро. А в нашем случае важна именно методичная упертость. Чтобы таких вот записей накопилось очень много. И даже если союз распадется, наваждение предопределенности исчезнет. Человек всегда будет иметь возможность заглянуть в документальное свидетельство того, что ситуация любви и верности в его судьбе возможна. Вот он, исторический факт налицо!

Валентина торжествовала, как новичок в гольфе, случайно попавший в лунку. Она искренне верила в простые методы — в зарядку, заклинание у зеркала «Я красивая» и обливание холодной водой. И еще в страницу, поделенную чертой посередине: слева «за», справа «против», — верная процедура для принятия правильного решения. Может, она права, а ее дипломник с зашкаливающим самомнением — сумрачный скептик? А все потому, что мужчины куда больше боятся результата… плода исканий! Женщинам-то что. Когда надо, они девять месяцев терпят растущую Луну внутри себя и производят на свет самый что ни есть главный плод исканий. Мужчина лишен такого опыта. Ему труднее. Да и рутинные действия им удаются куда хуже по той же причине…

И обделенный мужчина недоверчиво пытался приложить лекало теории к пышному древу жизни. Получалось не очень. Не хватало дистанции: в первую очередь приходили мысли о слишком уж близком к телу адюльтерном эпизоде с Оленькой. Ведь он ее оставил тогда, обиженную и озадаченную. Дипломная горячка неожиданно захлестнула нерадивого школяра — кто бы мог подумать… и от Игоря никаких вестей. Простила ли ему неверная подруга ветреность и… вопиющую неакадемичность! Нет, так нельзя было поступать с девушкой ранимой гуманитарной конституции. Если верить Валентине, то во всем виноват невроз Игорька, его навязчивый сценарий рогоносца. Вот бы он удивился! Какая чушь, однако…

Впрочем, брутальное самомнение — вовсе не показатель психического равновесия. Скорее наоборот… Надо бы навестить друзей. Может быть, Оля уже все рассказала Игорьку, и тот встал на тропу войны? Или на тропу отчаяния. Хотя рефлексивные мейерхольдовские паузы — не Бекетовский метод. И все же его исчезновение с перископов тревожит…

Интеллигентские метания недолго мучили Каспара. Волны творческого процесса — лучшее лекарство от чувства вины и от прочих чувств, не имеющих к процессу отношения. Творческий эгоцентризм временно затмил друзей, подруг, подруг друзей, друзей друзей и подруг друзей друзей — и далее плюс бесконечность. Но ему было слабо затмить родственников! Каспар это понял, как только услышал в телефонной трубке гневный вопль отца:

— Куда ты пропал?! Я как проклятый звоню по телефону, который ты мне дал — там о тебе слыхом не слыхивали! Мы уже думали объявлять розыск!

Каспар, конечно, был хорош гусь: оставил Сашеньке телефон Олиной коммуналки (чтоб отстал с расспросами о месте дислокации) и начисто забыл об этом. А еще забыл о святой обязанности подавать телефонные сигналы о себе каждую неделю. Сигналы не бедствия, а желательно процветания. Таков был давний семейный уговор, но доктор Ярошевский как-то вдруг решил, что вырос из короткого поводка. Как бы не так! И какой-такой диплом, павлин-мавлин, феромоны Монферрана, когда отец нервничает, Айгуль ждет ребенка — «ну не ребенка, внука, да какая к лешему разница!» — а Руслан, балбес, разбил чужую машину, и теперь надо за него возмещать ущерб. И вообще что будет со всеми нами, если нет нам достойной смены, если дети нас не слушают и не ценят, и после смерти мы будем три дня гнить в квартире, всеми забытые — а могила родной матери в ужасном состоянии, и скоро по соседству там будет гнить родной отец…

— Стоп, папа! Ты же собирался гнить в собственной квартире! Что же тебе Лейла Робертовна не объяснила, что нельзя путаться в показаниях? — сашенькину истерику можно было легко победить сарказмом.

— У Лейлы Робертовны, между прочим, сын закончил МГИМО!

— О, это аргумент! Я думаю, место учебы детей — это как марка автомобиля. Сказать «у меня сын закочил МГИМО» — примерно тоже самое, что «я купил ролс-ройс». Тогда, папа, тебе придется отвечать «а я, старик, все еще на запорожце». Действительно, не комильфо!

— Ладно, прекрати. Я серьезно. Айгуль на днях едет в Москву. Хорошо хоть я успел тебе сказать! И еще у нас тут… Шериф умер. Такие дела.

Из сашенькиных мудростей: «Бог не выдаст, семья не съест. Если повезет».

Собачий срок меньше человеческого. Но этот факт не мешает человеку быть опрометчиво уверенным в будущем. Шериф с незапамятных времен был частью каспарова микрокосма. Той частью бессмертного «Я» — в собственную кончину никто толком не верит, — которая все же смертна. И она выгодно оттеняет значимость и протяженность человеческой жизни. Такова эзотерически непростая собачья миссия. И, похоже, кошачья, несмотря на девять жизней. Шериф почти двадцать лет тянул эту лямку. Его давно уже его теребили по загривку и обзывали «старичком» и «ленивцем». Он как-то сразу из молодого шумного симпатяги превратился в старого размеренного сибарита, и много лет производил обманчивое впечатление собачьего пенсионера. Обманчивое, потому что тайно сохранял боевой дух и был способен на внезапные выходки. Смерть стала последней из них. Оглушительной и вероломной. Каспар все мечтал с размахом отметить вместе два юбилея — свой 25-летний и 20-летний собачий. Цифры — великая иллюзия, особенно круглые. Каспару казалось, что уж в 25 лет ему будет чем похвастаться перед человечеством. Типичные просчеты молодости. Дата приближалась, а достижений кот наплакал. И теперь вот Шериф…

Айгуль вышла на перрон в темных очках. Новая мода для декабря… На вопросительную иронию племянника она встревожено поинтересовалась:

— А тебе что, Саша ничего не рассказал?

— Он много чего рассказал, но при чем тут очки?!

— Я так и знала! — вскрикнула тетушка. — Твой папа в своем репертуаре. Хотя я понимаю — у него открылись старые раны… боже мой, неужели он и тут считает виноватой меня?! Только так я могу объяснить его молчание!

Каспар потребовал немедленно прекратить поток сознания и объяснить все по порядку. Но он добился только туманных намеков о том, что перед уходом Шериф успел начудить. Остальное Айгуль обещала рассказать вечером, после своих таинственных дел. Никак темных, как и новомодные очки.

Заинтригованный и печальный Каспар отправился в безрадостный поход к Шлыкову. За своей последней зарплатой, которую ему, наконец, обещали выдать после всех задержек. Деньги не помешают, но разве ж это деньги…Сомнительное удовольствие встречи с Ромой сулило лишь вскрытие старых ран, как выразилась бы Айгуль. Под настроение пошел мокрый снег. Каспар шел и думал, как же он теперь приедет в осиротевший дом с зияющей энергетической дырой вместо теплого шерстяного Шерифа… Аврора с серого неба, капающего мягкими ледышками, укоряла: мол, пес-то до глубокой старости дожил, а я? Ты про меня помнишь? И Каспар клялся, что помнит, но мама как будто не верила. Она вообще в последнее время стала мнительной и ранимой, предчувствуя что-то и помалкивая. Как те несчастные мазохисты из рецепта Валентины, которые одновременно боятся и ждут предательства любимых. Но в отличие от них Аврору не убедить заклинанием «здесь и сейчас».