Последние пара дней выдались очень тяжелыми, хуже мне еще не бывало. Даже удивительно, как я еще просыпаюсь по утрам. Я думал, что мое сердце просто остановится во сне. Можно ли в моем возрасте умереть от горя и разочарования?

С мамой я разговаривать не могу и даже смотреть на нее не могу. Да и кто смог бы? Она все пытается извиниться, рассказывает, как ей стыдно, но я не в состоянии это слушать.

Я сходил к мисс Шарптон и заполнил заявление в Кловерский колледж. После этого она как-то очень неуклюже меня обняла. Это ж насколько отстойной должна быть моя жизнь, если меня жалеет трижды разведенка, которую выгнали из академии красоты.

По иронии погода в последнее время тоже неважная. Всю неделю небо затянуто тучами, словно напоминает мне о том, как все плохо.

У меня есть полное право на депрессию и нытье, но сегодня днем я много размышлял об этом и даже стал как-то по-иному смотреть на вещи. Все началось с того, как пару часов назад мы с Мелери встретились в классе журналистики.

Мы упаковали все нераспроданные (то есть вообще все) экземпляры литературного журнала и сложили их в коробки.

– Что с ними теперь делать? – спросила Мелери.

– Сдам все в бабушкин дом престарелых, – сказал я. – Их должны скоро забрать. Хоть кто-то их теперь почитает… или пожует.

– Очень жаль, что все вышло не так, как ты хотел, – сказала Мелери.

– Мне тоже, – согласился я. – Но зато хоть в следующем году мы с тобой увидимся в Кловерском колледже. Может, рискнем и начнем издавать литературный журнал там?

Мелери улыбнулась, но меня эта идея очень расстроила. Неужели только на это мне и осталось надеяться?

День клонился к вечеру, и Мелери собрала свои вещи, в том числе камеру. Все это время камера лежала на столе и записывала, как мы упаковываем журналы.

– Мелери, а зачем ты все снимаешь? – Мне давно хотелось спросить ее об этом. – Неужели ты правда хочешь помнить все?

Мелери уставилась в потолок, как делала всегда, когда ее спрашивали о каком-нибудь «зачем?».

– А что не достойно памяти? – спросила Мелери. – С хорошими воспоминаниями приходят и плохие, а у меня и тех, и других полно. Так я хотя бы смогу перемотать все плохое.

Я кивнул. В ее словах был смысл.

– Психолог мне как-то сказала, что неважно, живешь ли ты прошлым или пытаешься его забыть. Главное – что ты делаешь сейчас, в настоящем. Поэтому я хочу запечатлеть как можно больше всего, – сказала она.

– Мелери, по-моему, ты наконец нашла, о чем можно написать, – ответил я с улыбкой. Глаза Мелери загорелись, и при мысли о том, что теперь сможет написать что-то свое, она улыбнулась радостно как никогда.

– Мне пора, – сказала Мелери. – Водитель автобуса пригрозил, что если я опять опоздаю, то домой поеду в багажнике, а это совсем не весело. – Подойдя к двери, она повернулась ко мне. – Карсон… – спросила она через силу. – Мы с тобой друзья?

Этот вопрос одновременно развеселил и опечалил меня. Неужели правда нужно спрашивать?

– Думаю, мы с тобой лучшие друзья, Мелери, – сказал я.

Она махнула мне на прощание гангстерским жестом и вышла. Впервые за несколько дней я рассмеялся.

Я всегда знал, что Мелери нелегко живется, но никогда не спрашивал ее об этом. Может, из того, что мне пришлось задержаться в Кловере, все же выйдет какой-то толк. Может, я наконец смогу стать для Мелери таким же верным другом, каким она всегда была для меня. Все это время я так старался заставить людей себя услышать, что никого не слушал сам.

Осталось собрать еще одну коробку журналов для дома престарелых. Перед тем как заклеить ее, я взял один экземпляр и пролистал его. Впервые с тех пор, как закончил журнал, я испытал приступ гордости, видя в своих руках работу одноклассников и зная, что именно я вдохновил их, – пусть и незаконно, но все же.

Я улыбнулся и покачал головой. Может быть, я так погряз в своих печалях, что позабыл о том, чего достиг на самом деле? Я смог издать целый литературный журнал, полный мыслей, забот, надежд и мечтаний своих замученных жизнью сверстников.

Если я способен на такое, то у меня что угодно выйдет, правда ведь? Вот оно, доказательство, что ничего невозможного нет и предел нам – только небо.

– Небо… – пробормотал я и тут же бросился к компьютеру и принялся печатать. Осталось добавить в журнал еще кое-что.

Я дописал историю, напечатал копий, вскрыл все коробки и вклеил ее в начало каждого журнала. Получилось еще и своего рода посвящение:

Бабушке: Жил-был мальчик, который летал.

Вряд ли можно было придумать лучшее начало моему журналу. И, увидев эти слова на странице, я испытал нечто, чего, пожалуй, мне еще чувствовать не доводилось, – счастье.

Да, к сожалению, мы живем в мире, где красивые, популярные и богатые порой получают больше прочих. И да, порой люди и обстоятельства мешают нам исполнить свои мечты и добиться успеха. И да, если вы в чем-то превосходите остальных на своем пути к цели, будь то ум, решимость или любовь к творчеству, люди всегда будут стремиться сломить и унизить вас.

Эти люди слишком глупы, чтобы помочь мне привнести в этот мир добро, и, если я позволю им так со мной поступить, значит, я не так умен, как мне кажется.

С этого дня никто больше не помешает мне в любой беде найти хоть что-то хорошее. Никто не заставит меня чувствовать что-то против воли, никто не отнимет у меня стремлений, благодаря которым я остаюсь собой.

Отстойно ли, что мне еще два года придется просидеть в городе, где все меня ненавидят? Безусловно. Кошмарно ли это будет? Скорее всего. Но зато теперь терять мне нечего и новых друзей я себе не ищу.

На свете нет страшнее человека, чем журналист, которому нечего терять. Вы только представьте, какие статьи я подам в Северо-Западный в следующий раз!

И даже если я никогда не выберусь из Кловера, никогда не поступлю в Северо-Западный и не буду писать для «Нью-Йоркера», даже если все это лишь фантазии, что занимают мое время, – слава богу, что они есть, потому что жизнь без смысла, без мотивации и цели, без надежды и мечты не стоит того, чтобы ее прожить.

Осознав это, я совершил величайшее открытие за всю свою жизнь, и оно напомнило мне, о чем мы говорили с Мелери много месяцев назад.

О том, что новая идея, возникая из ниоткуда, пронзает насквозь, пытается вырваться наружу, высвободиться, жаждет, чтобы ее выразили любым возможным способом, совсем как… молния.

Кстати об этом – кажется, я слышу грозу. Пора домой, пока не пошел дождь, – похоже, я куда-то дел зонт.

УЧЕНИК СТАРШЕЙ ШКОЛЫ КЛОВЕР УБИТ УДАРОМ МОЛНИИ

ЭРИКА ПЛОТКИН

16 марта 2013 года