– Действовал он правильно, – поддержал коллегу еще один хранитель порядка.

По всему выходило, что так и есть, но…

– Жаль, конечно, лучше было бы взять его живым, – заключил капитан.

– Эх… – расстроенно махнул рукой Локис. – Совсем чуть-чуть не успел.

– Как ты, не ранен? – похлопал его по плечу Огольцов.

– Все нормально.

Они вернулись в больницу, где в кабинете Хасана продолжился разговор. Там он пытался хоть как-то успокоить представителей армянской диаспоры. Те, естественно, рвали и метали, называя все это наглой провокацией, неслыханным зверством. Азербайджанцам гарантировалась «веселая жизнь» в виде международных санкций, информационной войны и других элементов давления.

– Это же какой цинизм! – кричал Роберт. – У нас на глазах армянину перерезают горло. И где – в больнице! О чем можно после этого с вами говорить? Ни в одной стране, в самых диких краях такого не встретишь. Ведь мы с вами договаривались!

– Неслыханно! – вторил его товарищ. – Вы нарочно задерживали нас на крыльце, чтобы ваш медбрат успел завершить свое гнусное дело. Мы вам обещаем – весь мир теперь узнает, что такое Азербайджан.

– Вы поймите, это ведь дело рук отдельно взятого человека! – отбивался Керимоглу. – У нас охрана как раз и стоит во избежание…

– И что – помогло? – иронично хмыкнул Огольцов.

– Но кто же мог представить себе такое? – Турок только что не рвал на себе волосы и не посыпал голову пеплом.

– Вы лучше расскажите нам, кто такой этот санитар, – сказал сержант, – и как вообще он мог попасть к вам на работу. Мне вот, к примеру, очень интересно, как такое происходит в отдельно взятой больнице. Судя по его работе, у парня таланты и способности совсем в другой области, чем уход за больными.

Керимоглу перевел дыхание и выпил глоток воды прямо из графина, стоявшего рядом.

– Что касается погибшего Али, то он был такой… темной лошадкой, – стал вспоминать Хасан, – ничем себя он не проявил, контактов и знакомств сторонился. Волонтер из Ирака, в больницу устроился совсем недавно. Сейчас же в приграничных районах – что в Азербайджане, что в Армении – такой кавардак. Десятки тысяч людей оставили свое прежнее место жительства и подались куда глаза глядят.

– Вы нам тут сказки не рассказывайте, – не унимался представитель диаспоры. – Я еще раз говорю: вы дорого заплатите за это, даже если с вашей стороны это было халатностью и попустительством. Это что же получается – каждый маньяк может у вас устроиться на работу в больницу? Так, что ли?

Локис перевел взгляд на Огольцова. Тот сидел между двумя сторонами, представляя собой что-то вроде арбитра. На лице его ясно читалось понимание того, что основные проблемы – еще впереди.

Назавтра утром от былого спокойствия и тишины, царившей в заброшенной воинской части, где разместились российские десантники, не осталось и следа. Здесь кипела настоящая буря.

Уже пару часов назад у ворот собралась огромная толпа – немалая часть соседнего азербайджанского поселка. Здесь явно творилось что-то нехорошее. Люди разделились в своих мнениях и высказываниях.

– Порвать их всех надо! Мы их приняли как миротворцев, надеялись, что они хоть немного нам помогут, а что вышло?

– Продажное отродье! Вон с нашей земли! Это же надо такое придумать – сами украли этого Казаряна, постреляли людей, а теперь требуют за него выкуп, выдавая себя за «азербайджанских патриотов»! – кричали возмущенные местные.

Надо сказать, что к такому состоянию толпы прямое отношение имел Джордж Дэйсли. Американец, сняв сюжет с водителем Казаряна и покинув больницу, развил кипучую деятельность. Как истый профессионал, он прекрасно понимал, что сенсация тем и хороша, что приходит вовремя. Так что, не теряя ни минуты, журналист принялся за дело. В результате его сюжет уже успели увидеть почти все, кому он предназначался. Правда, зрители наблюдали его в сильно отредактированном виде – все сомнения Мхитаряна по поводу участия в злодеянии российских миротворцев были аккуратно вырезаны. А комментарии Дэйсли уже не оставляли сомнений в том, что бизнесмена похитили именно «коварные русские».

– Они надеются заработать на нашем горе! Мало того что у нас оттяпали огромный кусок страны, так теперь эта вакханалия продолжается! – раздавались новые озлобленные крики.

Вторая часть собравшихся, настроенная не менее агрессивно, считала все случившееся армянской провокацией.

– Да сами эти недоноски своего торгаша украли! Им же плевать – свой или чужой.

– Главное, бабок побольше срубить!

– Спрятали этого толстосума и теперь воду мутят! У них всегда азербайджанцы виноваты. Найдем мы на них управу!

Единственным сохранявшим здравый рассудок адекватным человеком среди всего этого массового помешательства был Фазиль Аббасов. Полученное им ранение у церкви оказалось легким, так что на следующий день он уже был на ногах. Узнав о том, что происходит, Аббасов в числе первых оказался у ворот, на которых красовалась недавно нанесенная эмблема ВДВ. Правда, в отличие от своих агрессивных сейчас земляков, он хотел предотвратить возможные неприятности и провокации.

Видя, как накаляется ситуация, Фазиль пытался всех образумить.

– Да при чем здесь армяне! – восклицал он. – Ну, вы сами подумайте – какого черта им красть Казаряна, если это курица, несущая золотые яйца? Он же обеспечивает весь Агдам с окрестностями. Ну, они же не идиоты!

– Так ты с ними заодно?! – заорал один из митингующих. – Или с этими, что за забором сидят?

– Убирайся отсюда!

– Если мы жалеем тебя как контуженного, так ведь об этом можно и забыть!

Односельчане явно не собирались шутить, и Фазиль видел, что ему не достучаться до их разума.

– Будьте вы прокляты – те, кто желает войны! – закричал он, повернулся и под градом насмешек и улюлюканья отправился вниз по дороге.

Тяжело ступая, Фазиль думал о проклятой войне и невольно возвращался в прошлое. С момента его собственной трагедии прошли годы. Да что там годы – уже десять лет минуло, а боль осталась. Нет, больше не было ее физического ощущения. Осталось что-то ноющее где-то в закоулках памяти. Оно стало неизменным фоном для возникающих перед глазами картин из прошлой жизни: смех жены, улыбающееся лицо ребенка…

Время лечит всё, даже боль. Но, как оказалось для Аббасова, оно было не в силах стереть воспоминания о том дне, когда Фазиль очнулся в больнице и узнал, что у него больше нет жены и сына. Узнал о том, что у него больше нет семьи… Все это до сих пор жило в памяти, иногда немного затухая, а иногда пронизывая сознание. Азербайджанец, опустив голову, скрылся за высокими деревьями, росшими вдоль улицы.

Локис с товарищами в это время находились на КПП и у ворот.

– А ситуация-то накаляется, – произнес Левченко, – народ, как я посмотрю, постепенно звереет.