– Дайте ему проехать. – Черно-золотой взял узды разговора в свои руки.

Искатели потеснились, пропуская телегу. Ленивая кобыла медленно тронулась с места, заскрипела пустая повозка.

– Сами в Аннтейр-Дарг пойдете или с караваном?

Гезеш бросил вопросительный взгляд на Гнева. Тот, склонив голову, изучал темнеющие от жара бревна и ни на что другое внимания не обращал.

– Проклятый, – заметил это черно-золотой. – Уйди с моста, а?

Гнев медленно сошел на землю.

– Думаю, с караваном, – принял решение Гезеш.

– Через три дня пойдет один. Золото повезет. – Низкорослый повел плечами, испытующее глядя на Лесоруба.

– Хорошо, – кивнул тот.

– Меня зовут Фтаррух, – наконец-то представился черно-золотой и, не ожидая ответного шага, мотнул головой: – Идите за мною. Покажу место, где вы сможете остановиться.

Дикие молча двинулись с места.

Солдаты вернулись к дежурству и забыли про их существование. Лишь тот, кто заговорил первым, с той же насмешкой на лице проводил командира Искателей взглядом. Неприятный тип. Лесорубу он не понравился.

– Ты главный, я правильно понял? – буркнул Фтаррух, когда его догнал Гезеш.

– Да, я.

– В Гур-Дарге не был?

– Не знаю... – честно признался Лесоруб.

– Ясно, – поморщился черно-золотой. – Правила просты. Сейчас я отведу вас к казарме. Она в данный момент пустует. Сидите там и не высовывайтесь. В город выходить не надо. Мы чужих не любим... Проклятого своего держи на улице. Мне пожары не нужны Еду вам подвезут чуть попозже.

Гезеш нахмурился. Ему показались странными слова собеседника. В них чувствовался намек.

– От нас что-то требуется? – рискнул спросить он.

Черно-золотой усмехнулся:

– Ты мне начинаешь нравиться. Собственно – нет, не требуется. С юга давно никто не приходил. Надо будет поговорить, и все...

За спиной Гезеша чертыхнулся споткнувшийся Медведь. Вокруг гудел город, сновали грязные мальчишки, наверняка карманники, но приближаться к Диким они побаивались. Откуда-то раздавался заунывный клич одинокого торговца:

– Обереги, талисманы. От Кладбища, от порчи. От неверности. От...

– То есть – совсем ничего? – с подозрением спросил Гезеш.

– Это юг, воин. Здесь рады любому живому человеку. Вот на севере – другая история. Но, думаю, ты еще поймешь, – раздраженно отмахнулся Фтаррух.

– Обереги... Талисманы... – Голос торговца удалялся.

Воины шли вдоль городской стены в сторону приземистых казарм. Навстречу то и дело попадались умральские воины. В глазах некоторых проскальзывал интерес, но по большей части на Диких не обращали внимания.

Военный район? Вокруг только бараки. Много бараков...

Гур-Дарг действительно огромен. Вдали, ближе к центру города, виднелся замок. Чуть в стороне от него красовался еще один.

Искатели, утопая в густой грязи, шагали по однообразным, унылым улочкам меж каменных казарм. Половина бараков пустели, а некоторые и вовсе были брошены. В один из таких и привел Диких Фтаррух.

– Вот. Здесь и располагайтесь. Мусор сами приберете. – Умралец подошел к двери с огромным навесным замком и отцепил от пояса связку ключей. В городе меланхолично зазвонил колокол. – Ждите. – Проводник распахнул дверь. Из темного провала пахнуло сыростью и плесенью.

Джаззи с вытянувшимся лицом посмотрел на Фтарруха. Негодующе буркнул Тьма.

– Лучше крыша над головой, чем в поле спать, – с недовольством заметил черно-золотой. – Располагайтесь. Завтра поговорим.

Гезеш заглянул в барак, уверенный, что увидит там голые стены. Ошибся. Ряды коек, стойки для оружия и доспехов. Жить можно.

– Факел бы...

– Ага, не помешало бы, – услышал он голос Джаззи.

– Нормально, – заверил друзей Рыбак.

Гезеш обернулся и увидел удаляющуюся спину Фтарруха. Ушел и даже не попрощался!

– Значит, так. – Лесоруб оглядел товарищей. – Отсюда носа не кажем, так просили. Еду доставят попозже, потерпим... Гнев, тебе внутрь заходить не стоит.

– Я совершенно не расстроен, – прогудел Горящий.

– Мне кажется, что тебе еще повезло, брат, – фыркнул Тьма. – Это форменный гадюшник.

Несмотря на ворчание Искателей, огромный, сырой, заставленный старыми, подгнившими койками барак их не испугал. После ночевок на земле, под открытым небом, и такое пристанище казалось благом.

Еду принесли только затемно. Двое рослых мужиков равнодушно сгрузили с телеги чан, поставив его прямо в лужу, сверху на казан положили стопку лепешек и рядом выставили пять кособоких кувшинов. Наблюдавший за действом Гнев, в наступившей тьме он работал факелом, глухо усмехнулся и грохнул ногой по двери.

Умральцы так же флегматично запрыгнули в повозку, один из них дернул поводья, и телега, нещадно скрипя и увязая в грязи, неторопливо отъехала.

На стук вышел Мех.

– Ужин, – фыркнул Гнев, и огонь под доспехом весело заплясал.

– Вот уроды, а! – хлопнул по бедрам воин. – Они специально все в лужу поставили?!

– Кушайте на здоровье. – Горящий хохотнул.

Мех недовольно мотнул головой и крикнул в открытую дверь:

– Жратву привезли. Помогите затащить!

После недолгих препирательств на улицу вышел насупившийся Медведь.

От запаха оказавшегося в чане варева казарма радостно загудела. Горячая еда, да под крышей. Чего еще надо? Лепешки сразу раскрошили по мискам и залили похлебкой. На миг солдаты замолчали, жадно поглощая пищу. Пока Лир не заметил кувшины.

– Браты, никак винцо! – взревел он.

Бойцы поддержали его радостными воплями. На шум заглянул Гнев, но, увидев причину, тут же захлопнул дверь. Проклятый не мог оценить дар Фтарруха.

– Давайте поедим сначала! – невольно охладил всеобщее ликование Гезеш. Похлебка заманчиво пахла луком, и ему очень не хотелось отрываться от забытого запаха. Такую же варила ему мать.

Мать?!

Лесоруб замер, вспомнив ее лицо. Мама... Седые волосы, изрезанное морщинами лицо, заботливая улыбка. Ее звали... Звали... Да как же ее звали-то?! Проклятие...

Память равнодушно закрылась. Только лицо мамы й запах луковой похлебки...

– Погоди! Это же вино! – Лир откупорил кувшин и с наслаждением принюхался. – Мудрый, давай свой шлем! Сейчас по кругу пустим, за наше здоровье!

– Делать мне больше нечего. Подшлемник потом сушить ты мне будешь? – отозвался Мудрый.

– А ты без него дай! Вытащи! – Лир подошел к рассевшимся вокруг чана друзьям и провел кувшином у носа пожилого воина. – Чуешь? Может, стоит, а?