— Зачем ты это сделал, Валя? — каркающим голосом спросила Света, и в этом жутком, неузнаваемом голосе проскальзывала скорбь. — ЗАЧЕМ?!

И вот уже перед ним не Света, а Марина, которая подняла свою кошмарную руку и пыталась приладить ее к отрубленной культе. Валик сделал шаг назад, тут же попав в объятия Айса. Тот обхватил его медвежьей хваткой, и он взвыл.

— ЗАЧЕЕЕЕЕМ… — с упреком прохрипело существо, которое пару минут назад было Светой, и вдруг все померкло.

Он проснулся оттого, что его хлестала по щекам Катрин.

— Валик! — испуганно кричала она. — Валик, очнись! Да, блин, что с тобой такое!

Он потер глаза и приподнял голову. Самочувствие было препаскуднейшим, как после жестокого похмелья. В черепную коробку словно залили пару литров свинца, а в глаза впрыснули кислоты. Он предпринял попытку встать на ноги, но его ждало поражение — ноги абсолютно отказывались слушаться.

— Ты тоже… — Катрин не стала заканчивать предложение и лишь понятливо кивнула головой, поморщившись при этом.

— Где мы? — Валик провел по губам кончиком пересохшего языка. Жажда была настолько невыносимой, что он был готов пить собственную мочу.

— На этой гребаной яхте, — ответила Катрин. — Ну и отходняк!..

— А Влад?

Девушка пожала плечами. Ей удалось подняться на ноги, и она протянула руку Валику. Наконец он смог встать и, дрожа и шатаясь, припал к борту, чувствуя, что его вот-вот стошнит. Внизу плескались сонные волны. Постепенно до юноши стало доходить то, что он упустил с самого начала пробуждения — ночь, и об этом красноречиво говорила зависшая в чернильном небосводе луна. Как он сразу это не заметил?! И тут же в его непроснувшийся мозг тупым тесаком воткнулась следующая мысль — катер стоит на месте. Что бы это означало? Он сломался? Или просто ОНИ (Айс и этот покорябанный Исви) решили никуда не плыть?!

— Сколько времени? — выдохнул он.

Катрин раздраженно повела плечами:

— Откуда я знаю? Не имею привычки носить тикеты[17].

— Башка просто трещит, — пожаловался Валик. — Будто, пока мы спали, по нам танки ездили.

— Я думаю, нам какую-то шнягу подсыпали, — высказала предположение Катрин. Неуверенными движениями она собрала свои длинные волосы в хвост. После всех приключений они потеряли свою привлекательность и превратились в свалявшиеся космы, как у заправской ведьмы. — Вспоминай. Ты же у нас умненький.

— Я пил только воду, — машинально, как заученный текст, произнес Валик и повернулся к хиппи, — и ты тоже.

— Угу. Хорошо хоть ласты не склеили, — вздохнула Катрин, почесав ухо. — Подыхаю, хочу отлить.

Сделав такое заявление, она выглянула за борт и зябко повела угловатыми плечиками.

— По ходу, даббл[18]тут не предусмотрен. Во всяком случае, я его тут не видела. Как же они тут увлажняются? — продолжала недоумевать Катрин.

— В смысле? — не понял Валик.

— Ну, брызгаются. Ссут то есть, — пояснила она. — Вот ты тормоз, Валик.

— Как-как, — пропыхтел Валик, краснея. — Наверное, прямо в море. В океан то бишь.

— А срут? — не унималась Катрин, с недоверием глядя на борт. По ее твердому убеждению, справлять естественные надобности, залезая на борт, было делом совершенно идиотским и рискованным.

— Да не знаю я, — рассеянно ответил Валик. — В горшок какой-нибудь, а потом — за борт.

Катрин огляделась.

— Я тебя не обломаю, если?..

Валик непонимающе уставился на подругу:

— Что?

— Ну, типа, я тут где-нибудь…

— А мне-то что? — вяло отозвался он, хотя идею Катрин справить нужду прямо на палубе он не одобрял. Да и как посмотрит на это хозяин лодки? Кстати, где он?

Он слышал, как где-то в темноте, сопя, возилась Катрин, потом раздался слабый звук упавшего в воду предмета.

— Какую-то тряпку нашла, вытерла, — не без гордости доложила она, застегивая ширинку своих вытертых джинсов прямо на глазах у Валика.

Молодой человек потупил взгляд — он не уставал поражаться раскрепощенности этой девушки. Взять хотя бы простой пример — Катрин неплохо разбиралась в национальных кухнях и прекрасно ориентировалась в правилах этикета, но одновременно с этим она запросто могла хлестать паленую водку с панками в загаженных переулках Арбата, занюхивая ириской.

— Интересно, где Влад? — снова поинтересовался Валик.

— О, фак, — пробормотала Катрин. — Маринка… Неужели она все еще здесь?!

Они, чертыхаясь и спотыкаясь на ватных ногах, словно калеки, засеменили к каюте, где должны были находиться Влад с Мариной. Однако перед самой каютой Валик неожиданно остановился, виновато улыбнувшись. Он прислонился к стене, и Катрин истолковала это по-своему.

— Че, хреново? У меня тоже черепушка раскалывается. Ладно, побудь на воздухе.

И с этими словами она вошла внутрь. Валик, передвигая ноги как столетний дед, побрел назад. Какой там, в задницу, воздух. Просто он панически боялся снова увидеть Марину, а еще больше он боялся узнать что-то плохое, что-то такое, что могло произойти за то время, пока они были в отключке.

(Зачем?)

Он вспомнил обвиняющий Светин голос во сне, и его затрясло.

Что «зачем»? Что она имела в виду? Ведь он всегда делал только то, что им обоим приносило счастье…

Он прилагал все усилия, чтобы вытеснить мысли, связанные с теми ужасными событиями, но они намертво застряли в его сознании крючьями, причиняя поистине неземные страдания. Вот и теперь он словно вернулся на несколько месяцев назад.

…Ему стало плохо уже тогда, когда они только подъехали к моргу. Гроб, естественно, был закрыт, хотя отец Светы и пытался безуспешно настаивать, чтобы крышка была снята. Но сотрудник морга мягко и вместе с тем решительно отговорил его от этой идеи. В какой-то момент Валик перехватил взгляд тестя — немигающий, застывший, полный испепеляющего горя и вместе с тем раздраженно-недоумевающий. Мол, ты, муж моей дочери, не поддержал меня в эту минуту?!

Да, не поддержал, захотелось тогда завопить Валику. Не поддержал, потому что он не хотел смотреть на обугленные останки любимого человека! Потому что в памяти Валика Светочка всегда останется такой, какую он знал ее, — нежная и божественно прекрасная, как редкой красоты цветок. Но раздавленному обрушившимся горем папаше, этому жирному, лысеющему пятидесятилетнему мужику, этого никогда не понять. Он, если говорить правду в глаза, особенно и не жаловал Валика, за спиной называя его ботаником и тютей.

Рядом с гробом стояла фотография Светы. Свежая, радостная, с распахнутыми глазами и ослепительно-жемчужной улыбкой, она, казалось, вот-вот сойдет с глянцевой карточки и кинется в объятия Валика. И он стоял, яростно вытирая непослушные слезы, текущие по осунувшемуся бледному лицу, тщетно пытаясь убедить себя, что его любимая жена, эта потрясающей красоты девушка, небесный ангел, не имеет ничего общего с жалкой кучкой сгоревших костей, находящихся под крышкой этого чертова гроба.