– Рожденных здесь. Их вопли меня не интересуют.

– Я готов с ним расстаться. Забирай его, если хочешь.

– Нет. Такие потери всегда болезненны, а ты должен оставаться невредимым, чтобы сохранить наследие господина.

Самаэль качает головой, и его волосы задевают плечи. Он устал от этих споров. Он не хочет править, он хочет… чего? Его стальной холм больше не безопасен. Его желание следить за Разломом и защищаться от вторженцев обернулось ничем. Против Тоски он – ничто. Идти некуда. Цели нет, поэтому он остается. По инерции.

Очертание продолжает:

– Ты когда-нибудь задумывался, почему мы такие?

– Нет.

– Нет?

– Да.

– Да. Конечно да. Как и ты, я почти не помню того, что было до господина. До того, как я сюда пришло, у меня не было формы, не было задач. Я всегда считало, что все это мне дал господин, но с недавних пор я начало сомневаться.

– Воля господина сформировала нашу волю. Все было создано ею. Наша иерархия, наша внешность – все произросло из желаний господина. Но где господин брал вдохновение?

– Я никогда не знало твоего господина.

Очертание продолжает речь, как будто Самаэль ничего не говорил.

– Мы отличаемся от смертных. Мы – выше, и все же мы их копии. Я думаю, это началось, когда господин вторгся в оболочку нашего врага, принял ее облик и, как мне кажется, вобрал куда больше, чем лишь часть ее мыслей. До того как принять эту форму, господин считал, что она абсолютно чиста, но, видимо, в ней осталось что-то от хозяйки. И затем, во время войн по изменению этого мира, мир изменил нас.

– К чему это приведет?

– Да, к чему это приведет? Я часто задаюсь этим вопросом.

– Скоро Тоска поглотит нас всех.

– Да? Мой Ноль из Нового Горизонта передал вести. Злость вернулась. Старый зуб в юных руках. С каждым днем он становится острее. Именно он станет нашим концом.

Самаэль кивает, принимая неизбежное, не чувствуя ни радости, ни грусти.

– Только если, – добавляет Очертание, – мы не возьмем его под контроль.

– Невозможно.

– Я собираюсь известить остальных. Они отследят Злость и найдут способ обернуть ее против Тоски. Это наш единственный шанс.

– Тогда вперед.

– Да. Но я хотело сперва сообщить тебе.

– Зачем?

– Чтобы дать тебе фору. Тот, кто это сделает, станет нашим новым монархом.

– Мне это не интересно.

– В таком случае кому из них ты предпочтешь служить?

Самаэль осекается. Хочет сказать, что ему все равно, но это не так. Не произнося больше ни слова, он направляется к выходу.

Раздается стук сапог по грязным ступеням, и Очертание улыбается нечеловеческой улыбкой.

Когда-то давно Дивенбург украшали некротические трубы и столбы, неживые строения, интегрированные в сталь и пластик первоначального города. Ныне от них остались лишь гнилые пятна, вымытые дождями и уничтоженные мириадами живых существ, довольно поедающих старое мясо.

Веспер, задрав голову, бродит по пустынным улицам, во все глаза уставившись на умопомрачительные картины. На стенах крайних башен по каждую сторону виднеются выцветшие предупреждающие знаки. У подножия башен располагается барьер десяти метров в высоту, сооруженный из мусора, грязи и пожелтевших костей. Вся грязь одинаково серо-коричневая, а кости принадлежали людям, животным и тем, кто был чем-то средним между первыми и вторыми.

Она медлит перед барьером. Козленок останавливается рядом.

– Как ты думаешь, это стена из тех, которые не впускают внутрь, или тех, которые не дают вырваться наружу?

Козленок обнюхивает подножие барьера и тут же отступает назад.

Веспер понимает намек и втягивает носом воздух, прежде чем начать более внимательно рассматривать стену.

В некоторых местах заметна работа времени. Барьер частично обвалился, и теперь по нему можно забраться. Из-за дождя начало обнажаться гигантское тонкое предплечье. Когда-то – собственность инферналей, теперь – ключевой элемент стены. Веспер удивляется его размерам, затем радостно вскидывает брови. Извлекает из стены старую трубу и вставляет ее в отверстие между лучевой и локтевой костями. Обшарпанный пластик погружается все глубже в грязь, как и рука Веспер, пока она наконец не утыкается носом в смрадный барьер. Отдельные его капли стекают ей на плечи, застревают в волосах. Она пытается оттолкнуться, барьер затягивает руку все глубже, прежде чем ей удается что-то нащупать. Влажная земля заполняет пространство между ее расставленных пальцев, и она ощущает край чего-то, пока что спрятанного.

Побледнев и сжав губы, девочка отпрыгивает назад, в горле поднимается тошнота, грозясь вырваться наружу.

Козленок озадаченно наблюдает с безопасного расстояния.

Она кашляет, характерно рыгает, и опасность отступает.

– Я не могу, – тихо произносит она. – Не могу.

Но ее преследуют мысли о Диаде. Если она умрет, то это будет вина Веспер, которая и так уже чувствует себя виноватой.

– Я должна, – повторяет она как мантру. – Я должна. Я должна.

Восстановив дыхание, Веспер завязывает нос и рот и вновь принимается копать.

В конце концов она находит антенну, согнутую кругом, шириной примерно с шею. Веспер ее выпрямляет, затем использует, чтобы пробить трубу, которую засунула в стену. Ее инструменты далеки от идеала, и поэтому работа движется медленно.

Козленок садится на землю.

Время от времени провод гнется прежде, чем поддается грязь, и Веспер приходится его выпрямлять. Она оглядывается кругом и шепотом пробует на вкус ругательство. Щеки краснеют от смелости, и она снова ругается, внезапно ощущая себя взрослой.

Наконец провод пробивает остатки затора, и Веспер открывается вид сквозь трубу на другую сторону – правда, ограниченный. Внутренний двор завален останками – некоторые из них человеческие, некоторые еще трепыхаются. Из тени в тень перебегают рукотвари, а на ближайшей крыше выстраиваются лысые птицы с отвисшими брюхами.

Она оборачивается к козленку.

– Там ужасно, но, думаю, мы справимся. Лезем?

Козленок сердито смотрит на нее.

– Согласна, – отвечает она, радостно отходя от края барьера. – Попробуем найти другой путь. Пошли!

Козленок вскакивает.

Веспер идет по периметру и обнаруживает, что стена выходит на огромную площадь, соединяя две башни и перекрывая проходы.