Невольно одергиваю пиджак.

А он шипит:

— Ты — жадная, мелочная дрянь. Я от тебя такого не ожидал!

С этими словами он уходит.

Как-то сразу понимаю, почему у меня горели щеки. Еще бы им не гореть — эти двое, небось, только и делали, что поливали меня грязью друг перед другом по телефону. Ну конечно, кого еще обвинить в увольнении Веры? Конечно, меня, больше ж некого.

Мочу руки в холодной воде, прикладываю их к лицу, но лучше от этого не становится.

Прокручиваю в голове все, что услышала. Вера. Телефон. Месть.

Но я же ничего не делала! И тем более не обвиняла Веру в похищении моего мобильного.

Достаю из кармана пиджака телефон, звоню Жоре. Может, он поможет разъяснить ситуацию? Однако сколько ни набираю, абонент усиленно занят. У него там Смольный, не иначе.

— Давай, бери трубку, — пищу с расстройством.

Бесполезно.

Очень хочу внаглую заявиться к Жоре в кабинет. Но решаю, что это будет чересчур. У человека в самом разгаре рабочий день, и тут я со своими расстроенными чувствами и вопросами. Не к месту я там буду сейчас.

Пытаюсь сообразить, почему Вера могла подумать, будто я натравила на нее Жору. Я ведь вообще про нее с ним не говорила. В отличие от нее, я не любитель строить козни. Представляю, что Вобла с Кощеем обо мне сейчас думают и говорят. Становится дико неприятно из-за того, что меня обвиняют в том, чего я и близко не делала.

В конце концов, если Виктору не получилось разъяснить ситуацию, может, с Верой выйдет лучше? В последнюю неделю мы неплохо ладили.

Повинуясь внезапному порыву, звоню ей.

В этот момент мне кажется очень важным сказать ей, что я ни при чем. Заодно, может, узнаю, что случилось.

— Привет, Вер, я… — начинаю говорить.

Но Вера меня не слушает, она орет в трубку:

— Добилась своего? Избавилась от соперницы? Радуйся, дрянь!

Нервно сглатываю, пытаясь отойти от шока после такого выпада. Набираюсь сил и отвечаю:

— Я ничего не делала, не пыталась от тебя избавиться, объясни толком.

Она не слушает, снова перебивает:

— Думаешь, сорвала куш? Отхватила богатого мужика и теперь навсегда в дамках?

— Это тут вообще при чем? — Я уже почти кричу.

Но Веру этим не проймешь.

— Спешу тебя расстроить! — цедит она с ненавистью. — Ты и месяца в роли его любовницы не удержишься. Ни ума у тебя, ни внешности, только тупость и жир! Да он, небось, из жалости на тебя повелся. Адью, корова!

Отнимаю телефон от уха и убираю в карман.

Зачем звонила? Что ожидала услышать? Надеялась на адекватный разговор? Ну в таком случае я и правда дурища.

Нет, Вера никакая не вобла, она — гадюка! Сколько же в ней яда, подумать страшно. Как она сама в нем не захлебывается?

А все-таки задела за живое и очень больно.

Снова смотрю на себя в зеркало, и больше не вижу там той леди, какой чувствовала себя еще этим утром. И новый костюм мне уже совсем не нравится, как будто делает меня еще полнее, чем я есть.

Прикасаюсь пальцами к уголкам глаз, куда успели набежать предательские слезы.

Какой чехол на рояль ни натяни, он все равно останется роялем. И никакой даже самый лучший чехол не превратит его в стройную гитару.

Хочу к Жоре на руки!

Геворг

Вечером мы сидим с Ингой на диване в моей квартире.

Я ее обнимаю, провожу разъяснительную беседу:

— Это Вера стащила твой телефон, сделала тебе подлянку, а потом попросту спустила его в унитаз. По камерам четко видно, когда она была в туалете, я сопоставил это со временем звонка, сомнений нет. К тому же она призналась.

Инга смотрит на меня своими огромными зелеными глазищами и будто не верит.

— Но зачем ей это понадобилось? — всхлипывает она.

Провожу пальцами по ее щеке, вижу, сколько в ней грусти, и меня аж всего передергивает от злости на тощую козу, которая так расстроила мою девочку.

Надо было ее не по собственному увольнять, а по статье. Если она надеется на какие-то там рекомендации, то хрен она их получит. Уж я постараюсь, подергаю за ниточки, сделаю так, чтобы эту мадам не взяли на работу ни в одну приличную фирму. Не стоило ей меня злить.

Говорю со вздохом:

— Инга, тебе двадцать пять, уже пора понять, что мир состоит не из сахарной ваты и воздушных шаров. Тут встречаются твари, и воспринимать их нужно соответственно.

— Просто она мне такое сказала! Такое… — охает Инга и снова всхлипывает.

— Что именно? — уточняю, прищурившись.

— Ну… — Инга замолкает.

Даже губы при этом сжимает в нитку, чтобы, не дай бог, ни звука не выскочило.

Это что сейчас происходит? Почему она не хочет мне сказать?

— Говори, Инга, — настаиваю с хмурым видом.

— Ну. — Она пыхтит и вдруг отводит взгляд. — Давай не будем про это.

Ее ответ мне решительно не нравится. Терпеть не могу тайн. Надо бы это Инге как-то доходчиво объяснить, но лучше не сегодня, учитывая ее состояние.

— А откуда ты вообще узнала про причину увольнения Веры? — наконец догадываюсь спросить.

Я, вообще-то, надеялся обстряпать дело тихо-мирно. Запретил этой козе раскрывать в офисе рот, не хотел, чтобы Ингу потом полоскали в курилках. Но той не хватило ума уйти тихо, теперь пусть пеняет на себя.

— Мне Витя сказал, — вдруг выдает Инга.

— Витя? — Мое лицо вытягивается в недоумении.

Аж весь подбираюсь от того, как ласково Инга называет своего бывшего. Витя, мать вашу!

— Ты что, до сих пор с ним общаешься? — спрашиваю с возмущением.

Инга распахивает глаза, смотрит на меня недоуменно.

Да, девочка моя, да, я чертов ревнивец. И лучше тебе понять это в начале отношений.

— Практически не общаюсь, — отвечает она наконец.

«Практически», видите ли.

— Запомни, — говорю строго. — Ты вообще не должна с ним общаться. Никак.

Инга замирает, уставившись на меня. Потом спрашивает:

— Но как ты это себе представляешь? Мы же работаем в одном отделе, он зам Ореста Всеволодовича.

— Это ненадолго, — цежу с изрядной долей злорадства.

— Ты хочешь его уволить? — охает она.

И как-то очень обеспокоенно это делает. Будто ей есть дело до того, уволю ли я ее бывшего или нет. Заботится?