могли сосредотачиваться только на поставленной перед ними задаче, не задумываясь о цели своего труда в рамках более широких схем. Им больше не нужно было понимать цели их руководителей. В низкоконтекстуальных культурах потребность в консенсусе и согласии отпадают. Рассуждения приобретают иерархический, одинокий и несвязанный характер, вследствие чего коммуникация становится однонаправленной и облекается в форму высокопарных речей, наставлений и, что особенно важно, приказов.

Высококонтекстуальным культурам диалог и сложные соглашения, напротив, необходимы. Они широко используют невербальную коммуникацию – в них многое не проговаривается, поскольку в них существует взаимопонимание и консенсус относительно того, как нужно действовать. Низкоконтекстуальные культуры в большей степени полагаются на явные, подробные инструкции и насыщенную вербальную коммуникацию между индивидами, обладающими сравнительно низким взаимопониманием. Я считаю свое описание более точным, чем привычную фразу: «Белые слишком много разговаривают», – на мой взгляд, она звучит несколько упрощенно и даже грубо и для аборигена представляет собой на удивление низкоконтекстуальное утверждение.

Она еще и неточна, поскольку цвет кожи не является надежным указателем высоко- или низкоконтекстуальной когнитивной ориентации. Отмечалось, что шотландцы и русские общины демонстрировали такое же высококонтекстуальное мышление, как и общины аборигенов. Также было замечено, что общины могут утрачивать свои высококонтекстуальные познавательные функции вследствие интенсивного вовлечения в глобальную экономическую систему: такое изменение образа мышления зафиксировали психологи, изучавшие общины в Китае и Мексике, которые в последние десятилетия быстро перешли от целостных процессов рассуждений к аналитическим. При этом интересно отметить, что у аборигенных общин, живущих в отдаленных регионах или в городской среде, сохранялись привычные формы познания. Этому могли способствовать ограничения, до сих пор препятствующие их включению в экономическую систему. Спасибо тебе, расизм!

Таким образом, экономическая активность может быть фактором, в то время как цвет кожи – конечно, нет; однако главным фактором остается метод воспитания детей. В высококонтекстуальных культурах с их расширенными семьями за детьми ухаживает много людей, тогда как в низкоконтекстуальных о них заботятся, как правило, один-два человека. Первые едят, спят и ходят в туалет время от времени, в зависимости от биологических потребностей, тогда как последние зачастую вынуждены всё это делать по расписанию. Их также вынуждают носить сковывающую движения одежду и соблюдать тишину, а также находиться в контролируемой среде, где их подвижность мало стимулируется, а социальные взаимоотношения со взрослыми носят ограниченный характер, в отличие от социально насыщенной и свободной среды высококонтекстуальных общин.

Дети, вырастающие в низкоконтекстуальных культурах, с первого дня впитывают способ рассуждений, основанный на абстрактных стимулах и структурах, которые определяет неизвестный авторитет, контролирующий время и пространство в их реальности. С четырех-пяти лет к этому добавляются основанные на печатном слове формы мышления в образовательных учреждениях.

Высококонтекстуальные мыслители, впервые сталкивающиеся со школьным образованием, чувствуют себя как рыбы, вытащенные из воды, ведь они привыкли к адаптивным, коллективным, комплексным и привязанным к конкретным местам логическим моделям (patterns). Они действуют в рамках постоянно обсуждаемых цепочек обратной связи, во взаимном диалоге с окружающей средой и людьми. Они очень любопытны и активны, но эти черты плохо сочетаются со школьной дисциплиной, поэтому их часто наказывают. Как правило, они располагают вещи в последовательности с востока на запад, в соответствии с движением солнца, в отличие от направления слева направо, которого придерживаются их одноклассники, происходящие из среды, насыщенной печатным словом. Чтобы вытравить такой подход, нужно время и терпение, но зачастую процесс заканчивается неудачей из-за сопротивления со стороны детей.

Однако тот, кто подчиняется, может достичь такого же уровня грамотности. Одна моя племянница стала лучшей в классе по навыкам чтения, ее теперь приводят в качестве примера успеха системы образования. Она может прочитать любой текст, который вы ей дадите, красиво и бегло, и это вызывает гордость. Это приятно и обеспечивает хороший контент для рекламных роликов, нахваливающих консервативный поворот[38] в образовании аборигенов. Однако она понятия не имеет, чтó читает. Она не может разобраться, о чем эти тексты, если они не снабжены поясняющими картинками. Она не знает, что живет на планете, никогда не интересовалась, откуда берется электричество, и ничего не слышала о капитане Куке.

Она образцовая школьница, которая, вне всякого сомнения, однажды станет образцовым работником и прекрасным консультантом по разработке соглашений и политики в сфере землепользования. Для меня всё это неважно. У нее большое сердце, она любит Иисуса и хочет лечить людей, она – самый замечательный человек из тех, кого я знаю. Однако образование ее обманывает. Возможно, ее дядя и рад рассказывать ей истории об электричестве, Солнечной системе и капитане Куке, но этого недостаточно, чтобы уравнять ее шансы.

Для этой главы я изготовил из красного дерева два бумеранга в форме апострофов. Оба – из одной и той же ветки, которая была расщеплена посередине надвое: предметы-близнецы, соединенные жизненной силой одного дерева, как бы далеко друг от друга они не находились. Я постукиваю ими друг о друга, воспроизводя ритм ударов топора, которыми я вытесывал древесину и придавал им форму. На них изображены короткие истории об ибисе, служащие напоминанием о египетском боге Тоте и помогающие связать это со всем тем, что я узнал о смерти памяти. Я держу бумеранги порознь и вижу, как между ними резонирует дух, затем расфокусирую взгляд и перестаю обращать на них внимание.

Я следую за этим духом связи от того места, где я срезал ветку, домой, на север, к тем отношениям, которые у меня там есть. Я вижу термитники, которые разрослись из-за того, что это место лишилось равновесия, хотя туристам, которые его фотографируют, кажется, что они видят его в первозданном виде. Попугаи, ранее откладывавшие яйца в термитники, теперь улетели, потому что мотыльки, откладывавшие яйца там же, тоже исчезли. Раньше они вылуплялись в одно время, и гусеницы поедали помет птенцов попугаев. После того как мотыльков уничтожили тростниковые жабы, все вновь вылупившиеся попугайчики потонули в собственном дерьме.

Тысячи подобных взаимосвязанностей вплетены в текст устной культуры, который я создал при изготовлении этих бумерангов, и я могу обратиться к ним в любой момент: достаточно присесть, взять бумеранги в руки, и начнется загрузка информации. Лишь некоторые из этих взаимосвязанностей можно описать в печатном тексте, который никогда не станет чем-то большим, нежели ограниченный перевод. Я также не могу дальше менять и расширять этот печатный текст после того, как напишу его, или обсуждать его значение через обратную связь с другими людьми, термитниками или деревьями с красной древесиной.

Изготовление этих бумерангов – это акт композиции, сохраняющий мои паттерны мышления в рамках устной культуры и обеспечивающий долговечность знаний, которыми со мной поделились, в масштабе глубокого