Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закрыв дверь, я обратился к своему другу, который зажигал очередную сигарету:
— Вы вполне уверены, что все делаете правильно?
— Наверное, хотите спросить, знаю ли я, чем занимается мисс Монк? — парировал он, и я еще раз почувствовал, насколько тяжко столь активному человеку, когда он не вполне владеет собственным телом. — Увы, сейчас я беспомощен физически. Вы ведь не сумеете таскаться с Данлеви по всяким берлогам и выискивать Блэкстоуна? А мисс Монк сыграет эту роль не намного хуже меня, и благодаря ей, как я надеюсь, удастся раскрыть хотя бы одну тайну.
— Место, где прячется Джонни Блэкстоун?
— Намерения Стивена Данлеви.
— Разве мы не отправились в Уайтчепел в прошлый раз, чтобы защитить от него мисс Монк? — спросил я напрямик.
— Сейчас я знаю намного больше, чем тогда.
— Это радует, конечно. Однако многое в связи с убийством Тэйбрам остается непонятным. Что, если эта ниточка никуда нас не выведет?
— Вы рассматриваете вопрос совершенно не с той стороны, что, впрочем, меня вовсе не удивляет, — едко заметил Холмс. — Эта нить и не может нас куда-то вывести: ведь она лишь дает нам сведения о Стивене Данлеви, который ни в малейшей степени меня не интересует. А теперь, Уотсон, ваш выход.
— В самом деле?
— Вам предстоит встретиться в редакции «Лондон Кроникл» с неким Лесли Тавистоком, светилом так называемой «этической» журналистики. Встреча назначена в половине четвертого. А на обратном пути с Флит-стрит, — закончил он свои наставления, — купите, пожалуйста, в табачной лавке сигар. — Он подтолкнул ногой коробку, где они хранились. — Да и ящик для угля, боюсь, совсем опустел.
Мне пришлось ждать четверть часа после назначенного времени в шумном, заполненном бедно одетыми журналистами вестибюле «Лондон Кроникл», плохо освещенном и отапливаемом. Стоило мне войти в кабинет мистера Лесли Тавистока, как я понял: ничего приятного меня здесь не ждет. Журналист сидел за рабочим столом с выражением спокойного безразличия и напускной иронии на чисто выбритом умном лице. Представившись, я не успел больше произнести ни слова — он уже поднял руку, как бы мягко протестуя.
— Доктор Уотсон, — начал газетчик, — я не собираюсь ставить под сомнение ни вашу благонадежность, ни здравый смысл, спрашивая, что привело вас сюда. Эта история уже стала в Лондоне притчей во языцех. Просто я вслед за первой своей публикацией собираюсь довести до публики еще несколько красочных подробностей о столь оригинально мыслящей личности, как мистер Шерлок Холмс. Вот почему я рад видеть вас здесь и хотел бы задать несколько вопросов, если не возражаете.
— Позвольте напомнить, что вы уже самым постыдным образом оскорбили мистера Холмса, и единственная цель моего визита — узнать, что вы предпочтете: раскрыть источник приведенных вами фактов или отвечать за клевету?
Тависток был явно удивлен моими словами. Я, признаться, и сам не ожидал, что так быстро и решительно перейду в лобовую атаку. Журналист изогнул дугой бровь, всем своим видом выражая крайнюю степень разочарования.
— Очень сомневаюсь, что вам удастся достичь своей цели, доктор Уотсон. Если мистер Холмс желает продолжать свои невероятные подвиги, он должен предстать перед испытующим взором общества. Факты, лежащие в основе моей статьи, абсолютно достоверны. Возможно, какие-то частности изложены в выражениях, которые не устраивают мистера Холмса, но вам со своей стороны следует разъяснить его сверхъестественное предвидение.
— Шерлок Холмс всегда был бичом преступного мира, и мотивы его действий абсолютно ясны, — вскипел я.
— Ощущает ли он свою ответственность за арест убийцы? — спросил Тависток как бы между делом.
— Он сделает все, что в его силах…
— Не чувствует ли мистер Холмс вины за то, что упустил Потрошителя? Возможно, это повлечет за собой новые убийства.
— Послушайте, сэр! Это уже становится невыносимым.
— Простите, доктор Уотсон, учитывая ужасные обстоятельства этих преступлений, есть ли вероятность, что убийства совершает врач?
— Не понял, простите.
— Я хочу сказать: если рассуждать чисто теоретически, вы как медик допускаете, что убийца имеет специальные знания и навыки?
— Подобным умением обладает любой мясник. Что касается моих собственных медицинских знаний и практических навыков, то они до сих пор ограничивались исцелением больных, — ответил я холодно.
— Не смею усомниться. Кстати, мистер Холмс, хоть он и не доктор, весьма сведущ в анатомии. Если не ошибаюсь, я читал об этом в вашей увлекательной статье в прошлогоднем рождественском ежегоднике Битона. Как вы считаете…
— Я считаю, что вы виновны в самом возмутительном искажении правды, которое мне доводилось встречать в печати, — заявил я, вставая со стула. — Будьте уверены, вы о нас еще услышите.
— Ни минуты не сомневаюсь, доктор Уотсон, — с улыбкой сказал Лесли Тависток. — Позвольте заверить в том же и вас с мистером Холмсом. Удачного вам дня.
Закатное солнце прочертило длинные тени на кирпичных стенах Бейкер-стрит, когда я вернулся домой. Хотя преступления Джека Потрошителя буквально перевернули душу, эта последняя неприятность ранила меня как-то лично. В гостиную я вошел шумно: Холмс, выбравший диван базой планируемых им операций, тут же проснулся.
— Вижу, вы обменялись любезностями с мистером Тавистоком, — насмешливо заметил он.
— Извините, Холмс. Вы, наверное, отдыхали. Как вы себя чувствуете?
— Как разрегулированный поршень неисправного парового двигателя.
— Если хотите, приготовлю немного морфия.
— Давайте сделаем это сразу, Уотсон. Может быть, хоть немного полегчает.
Не без доли отвращения я поведал сыщику о разговоре с Тавистоком. Когда я замолчал, а Холмс потянулся за сигаретой, его обычно пронизывающий взгляд стал каким-то рассеянным, словно он о чем-то мечтал. Лишь минут через десять мой друг заговорил:
— Очень досадно, когда ты не в состоянии зажечь трубку с первого раза.
Я не сдержал улыбку, услышав это неожиданное суждение.
— Она всегда стремится освободиться от своего владельца, хотя бы на время.
— Свою дозу беспокойства на сегодняшний день я уже получил. Тависток не сказал ничего такого, что могло бы дать нам ключ к разгадке?
— Увы.
— Вам не показалось, что он испытывает раскаяние?
— Незаметно.
Наш разговор был прерван отдаленным звонком колокольчика.
— Это Лестрейд, — вздохнул Холмс. — Собирается поведать об очередных убитых женщинах. Его визиту предшествовала телеграмма с оплаченным ответом, где он спрашивал, насколько я плох. Проявление вежливости, которое следует расценивать как дурной знак.