— Да, с Дмитрием Шмидтом я был знаком — мы вместе писали сценарий о Гражданской войне... Но я ничего не знал о его троцкистских делах, — торопливо добавил Каплер.

Подполковник Зименков, который вел это дело, от удовольствия потирал руки. Что еще надо? Связь с иностранцами есть. Антисоветскую литературу хранил. С троцкистами общался. В принципе дело можно передавать в суд: для вынесения обвинительного приговора этого вполне достаточно. Но чтобы не было никаких пробуксовок, Зименков решил подстраховаться и обвинить Каплера в антисоветских высказываниях и пораженческих настроениях — это очень сильный козырь, тем более во время войны. И Зименков, если так можно выразиться, бьет наотмашь.

— Нам известно, что вы антисоветски настроенный человек и в своем окружении занимались клеветническими разговорами. Нам известно также, что во время войны вы неоднократно высказывали свои антисоветские, пораженческие настроения и с антисоветских позиций критиковали политику партии и правительства. Вы признаете это?

Но Каплер уперся, как бык, и признаваться в пораженческих настроениях, даже под угрозой пыток, отказался.

— Нет. Я категорически отрицаю эти обвинения, — решительно заявил он. Но потом почему-то добавил: — Хотя, должен сказать, что, будучи по характеру человеком горячим, иногда высказывался в резкой форме по вопросам развития Советского государства. Но это нельзя расценивать как антисоветские вы-оказывания, просто я не задумывался над формулировкой своих мыслей

Вот так, по зернышку, по словечку следователь набрал материал для того, чтобы по окончании следствия написать: «Имеющимися материалами Каплер А.Я. изобличается в том, что, будучи антисоветски настроенным, в своем окружении вел враждебные разговоры и клеветал на руководителей ВКП (б) и Советского правительства. Каплер поддерживал близкую связь с иностранцами, подозрительными по шпионажу».

Есть в этом деле еще один любопытный документ, составленный 10 ноября 1943 года. «Обвиняемый Каплер А.Я., ознакомившись с материалами дела, заявил, что виновным себя в предъявленном обвинении не признает. Вместе с тем Каплер заявил, что до ареста, будучи облечен доверием и щедро награжден, вел себя нескромно, “по-богемски”, в разговорах и поведении был иногда легкомыслен, зазнался, и все это могло служить поводом для ложного толкования и извращения фактов заинтересованными лицами».

На вопрос следователя, кто конкретно имеет личные счеты с Каплером и мог о нем говорить неправду, он ответил: «Взаимоотношения в моей среде были чрезвычайно сложные, и таких лиц могло быть много».

Известно, что протоколы допросов ведет следователь, а подследственный ставит свою подпись — или на каждой странице, или в конце. А тут вдруг произошло нечто невероятное: подполковник Зименков разрешил Каплеру дописать несколько слов своей рукой. И знаете, что он дописал? «Клеветой в отношении руководителей партии и правительства не занимался. Был и остался беспредельно преданным Сталину и глубоко уважающим всех руководителей партии и правительства».

Не помогло... Вскоре было состряпано циничнейшее по своей сути обвинительное заключение, утвержденное наркомом государственной безопасности Меркуловым. Само собой разумеется, что в нем упоминаются и антисоветские настроения Каплера, и его враждебные разговоры, и пораженческие настроения, и связь с иностранцами, и клевета на руководителей партии и правительства, и многое другое. Документ — довольно длинный и абсолютно бездоказательный. Приведу всего две фразы — и все станет ясно: «В предъявленном обвинении Каплер виновным себя не признал. Но изобличается материалами».

Какими? Где эти материалы? Кто их видел, кто рассматривал? По делу допрашивалось множество свидетелей, но где их показания, что они говорили об антисоветски настроенном Каплере? Мало того, в деле нет ни одного доноса стукача или сексота, нет ни одной записки, ни одного письма, цитаты из книги или строки из сценария.

И все же следственное дело Каплера было передано на рассмотрение Особого совещания, которое вынесло довольно мягкий по тем временам приговор: «Каплера Алексея Яковлевича за антисоветскую агитацию заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет».

В конце 1943-го лауреат Сталинской премии, кавалер ордена Ленина, автор популярнейших фильмов о Ленине оказался в Воркуте. К счастью, его не бросили в шахту, на строительство дорог или лесоповал — этого Алексей Яковлевич не выдержал бы физически. О том, чем он там занимался и как жил, я расскажу словами известной в те годы актрисы Валентины Токарской.

Ее судьба—тоже не подарок. Работая в Театре сатиры, в самом начале войны она ушла во фронтовую концертную бригаду, попала в плен, до самого победного мая мыкалась по немецким лагерям, а после освобождения получила четыре года куда более страшного советского лагеря. Мало кто знает, что в те годы в Воркуте был очень приличный театр, в котором играли и зеки, и «вольняшки». Токарская стала одной из ведущих актрис этого тетра. Вот что она пишет в своих воспоминаниях:

«После каждой премьеры в местных газетах выходили рецензии — все, как в столице! И фотографировались накануне спектакля. Фотографировал нас Алексей Каплер. Он в то время досиживал свои пять лет. Числился в “придурках”, с утра до вечера бегал по городу и снимал или разносил людям готовые снимки.

Каплер был человеком отзывчивым, обаятельным, и люди платили ему любовью. В его фотографию ходил весь город. И я забегала к Каплеру. Знала, что за это могут отобрать пропуск или послать на общие работы, но все равно нарушала запрет. Каплер стал моим мужем».

Итак, Каплер стал «придурком», тянет срок в Воркуте, живет не в зоне, а в крошечной каморке, выгороженной в углу фотографии, к концу срока даже стал счастливым мужем. А что же другая героиня нашего повествования, как устроила свою жизнь она? Светлана Аллилуева, потеряв Каплера, утешилась довольно быстро.

«Весной 1944-го я вышла замуж, — вспоминает она. — Мой первый муж, студент, как ч я, был знаком мне уже давно — мы учились в одной и той же школе. Он был еврей, и это не устраивало моего отца. Но он как-то смирился с этим, ему не хотелось опять перегибать палку — и поэтому он дал мне согласие на этот брак.

Я ездила к отцу специально для разговора об этом шаге. С ним вообще стало трудно говорить. Он был раз и навсегда мной недоволен, он был во мне разочарован.

— Значит, замуж хочешь? — спросил он. — Потом долго молчал, смотрел на деревья. И добавил: — Черт с тобой, делай, что хочешь».

Этот брак был недолговечным, через три года он распался. А Сталин все это время ни разу не видел своего зятя. Больше того, он был очень рад, что дочь развелась с евреем по фамилии Мороз и через некоторое время вышла замуж за сына Жданова. Правда, внука от первого брака дочери, которого назвали, конечно же, Иосифом, Сталин признал и относился к нему с нежностью.

Если вы думаете, что история несчастной любви Алексея Каплера и Светланы Аллилуевой на этом закончилась, то глубоко заблуждаетесь.