Однако под неизменно серым небом, внутри и вокруг неподвижных башен Тирсуса царили волнение и беспорядки. Беспорядки, как водится, начались с перешептываний, предметом которых послужила гибель парфа Найджера. Не то чтобы индрианцам было свойственно испуганным шепотом реагировать на каждую смерть. За долгие годы соперничества между провинциями до того, как Империя набрала силу, не говоря уж о бесчисленных кровопролитных войнах с соседями-чалдианцами, жители Индора привыкли к смерти. Даже в нынешние, непривычно мирные времена граждане Тирсуса не имели обыкновения впадать в панику при виде крови. Нет, шепот вызвал не сам факт кровопролития, но способ, которым была пролита кровь.

Или, скорее, то, кем она была пролита.

Каждая из пяти индорских провинций делилась на бесчисленное количество более мелких феодов, управляемых танами.

Одним из наиболее известных танов в провинции Агинат был Крассус. Он славился не богатством и не величиной своих владений, поскольку, хотя и то и другое отличалось внушительными размерами, встречались таны и побогаче. Нет, Крассус был известен по всей Империи благодаря прозвищу, обычно используемому как ругательство — Сочувствующий. Когда индрианец употреблял это прозвище, никому и в голову не приходило спросить, кому же сочувствует вышепоименованная особа. Само собой разумелось, что Сочувствующий ратовал за более близкие отношения с Чалдисом и смягчение многовековой неприязни. И хотя оба государства уже немало лет прожили в мире, для многих граждан Империи испытывать подобную неприязнь и означало быть настоящим индрианцем.

Таким образом, парф Найджер, гордый, как и все индрианцы, объезжая свои владения, испытал немалую тревогу. Ему принадлежала огромная провинция, растянувшаяся от юго-западного отрога горного хребта Гримпикс к городу Тир Одом, и далее на север, по реке Цирран до того места, где она проходила через самое сердце леса Улторн. Большая часть этих земель была необитаема, немного находилось охотников селиться в суровых горах или в темной, опасной чаще леса. Но его народ славился выносливостью, и парф гордился своими отважными воинами, с гарнизоном которых он стоял в Тир Одоме, одном из двух городов-крепостей, отмечавших границу между Чалдисом и Индором. И парф был доволен жизнью в своих обширных землях, населенных мужественными и стойкими людьми.

Но не тогда, когда ему приходилось думать о Крассусе. Натуре Найджера претило все в характере тана, и потому они оба сосуществовали с большим трудом. Их отношения представляли собой непрерывную череду взаимных обид и скрытых оскорблений. Найджер возложил на феод строптивого тана основное бремя снабжения войска провинции, а Крассус, в свою очередь, стремился добиться для своих земель максимально возможной независимости. С годами оба научились даже получать от взаимной ненависти некое извращенное наслаждение, предаваясь ей с глубочайшим энтузиазмом.

Однако народ шептался о том, что пять дней назад было нанесено такое оскорбление, что Крассус не выдержал. В ярости тан прибегнул к древнему средству от унижений, практикуемому среди аристократов, — к дуэли. Получив вызов от равного по знатности вельможи, парф Найджер не мог ни проигнорировать его, ни взять назад слова, сказанные ранее. И подобно многим поколениям парфов и танов до них, оба встретились на поле чести, чтобы скрестить фамильные мечи. Они рубились до тех пор, пока один из них, с соблюдением должных приличий, не положил конец давней вражде, упав бездыханным.

Дуэли в Индоре были делом настолько привычным, что редко привлекали к себе внимание. В этот раз, благодаря высокому положению участников, она не могла остаться незамеченной. На самом деле, взволнованные граждане Индора выскакивали босиком на улицу, чтобы посудачить с соседями, не столько из-за самого поединка, сколько встревоженные слухами об обвинении, брошенном непокорному тану парфом Найджером. Именно оно обсуждалось купцами и покупателями гораздо более оживленно, чем торговые сделки, именно оно заставило мужчин Индора спешно точить затупившиеся от долгого бездействия мечи: тан Крассус был агентом Чалдиса.

Никто не мог с уверенностью сказать, откуда поползли эти слухи. В одном углу они шепотом передавались человеком, который услышал, как их шепотом же обсуждали в другом. Единственное по данному поводу было известно наверняка: уже спустя четыре дня шепот превратился в ропот, тот — в возмущенные выкрики, а в результате все это вылилось в народные волнения.

Итак, в тот безветренный день окна магазинов оставались темными и безжизненными, а товары портились в опустевших доках. На улицах собирались толпы, разгорались споры о том, могло ли случиться, что один из наиболее могущественных аристократов их страны погиб от руки чалдианского агента. Больше всего граждан Индора интересовало, почему молчит император, почему он не обратился к подданным с объяснением произошедшего. Поэтому толпы в конце концов устремились по главной улице Тирсуса — широкому, усаженному деревьями бульвару, ведущему от порта через нижние кварталы к аристократическим районам у подножия холма. Затем народ хлынул на огромную мощеную площадь, в центре которой располагался императорский дворец. К полудню площадь настолько переполнилась, что невозможно было разглядеть ни одной красной каменной плитки под ногами. Толпа клубилась даже на площади Великомучеников, раскинувшейся между входом во дворец и фамильным склепом династии Джурин; несчастных, стоявших возле стен, так прижали к холодным камням, что они не могли вздохнуть, а народ все прибывал, и вскоре главная улица оказалась запружена людьми не меньше чем на полмили.

Император Маллиох рассматривал собравшуюся толпу из окна башни и размышлял.

— Вам следует обратиться к ним, мой господин.

Император отвернулся от окна, чтобы взглянуть наговорившего. Холоакхан, придворный чародей, служил императору еще с тех пор, когда тот был юным принцем. Прошло уже более четырех десятилетий, оставивших свой след на внешности Холоакхана. Волосы, которые Маллиох помнил иссиня-черными, посеребрила седина, прежде густые, они постепенно редели, так что в конце концов остались лишь пряди за ушами, по индрианскому обычаю собранные в длинный хвост. Лицо старика было изрезано множеством морщин и складок. Его высохшее тело полностью терялось под широкой серой хламидой, из рукавов виднелись лишь костлявые руки, вцепившиеся в посох из тщательно отполированного вишневого дерева.

Маллиох печально подумал, что стратегия, которой чародей придерживался в политике, была столь же старой и усталой, как и он сам. Пути примирения завели слишком далеко. Несколько лет Империя Индор процветала, но сейчас, похоже, этот процесс начал тормозить. Когда на заре своего правления Маллиох завязал торговые отношения с Чалдисом, они были на удивление выгодными, однако предприимчивые чалдианцы, опираясь на свои хитрые технологии, начали обходить Индор. Индрианские товары перестали пользоваться спросом даже на внутреннем рынке. Неудивительно, учитывая, что одни только прибыли, получаемые Чалдисом от экспорта генераторов, выглядели ошеломляюще. К тому же удручали три последних урожая, пострадавшие из-за капризов погоды. С неделю назад Маллиох впервые серьезно задумался о необходимости введения протекционных тарифов…