Барбс положила руку на ладонь дочери.

– Ты добрая девушка, Лорейн.

– Я ужасно переживаю, мам. Все время боялась, что у меня вырвется фраза о том, что у него есть внучка. Еле-еле сдерживала себя, вспоминая, что Петула больше всего на свете не хотела, чтобы он узнал.

– Да, – задумалась Барбара, – возможно, ему стало бы легче, знай он, что частичка Петулы осталась в этом мире.

– И я об этом думала, но как быть с репутацией Петулы? Она не хотела, чтобы отец плохо о ней думал, и сейчас она уже не сможет защитить себя. Она была очень близка с отцом и хотела быть для него хорошей. И вряд ли я готова стать тем, кто запятнает его память о ней. – Лорейн обхватила голову руками. – Так все запутано! Я обещала ей, что никому не расскажу о ребенке, но тогда я же не знала, что она умрет. – Ее голос звенел от беспомощности и отчаяния.

Барбс грызла ручку и задумчиво смотрела в окно.

– Насколько близки они были?

– Что? – подняла голову Лорейн.

– Ты сказала, что Петула и ее отец были очень близки, – повела бровями Барбс. – Неестественно близки?

– Боже, мама, ты же не хочешь сказать, что Ральф… Какая гадость, нет, конечно, как ты вообще могла об этом подумать?

Барбс покачала головой.

– Извини, Лорейн. Я просто пытаюсь понять, почему она не хотела говорить тебе, кто отец. Почему это такая тайна.

Ей было очень больно видеть свою дочь в таком смятении, поэтому она решила сменить тему и постаралась, чтобы следующий вопрос прозвучал как можно более непринужденно.

– А… Ральф ничего не говорил про вскрытие?

Барбс очень боялась, что врачи узнают, что Петула только что родила. В этом случае обязательно последуют расспросы о том, что случилось с ребенком, и она сомневалась, что у нее получится выдержать допрос с пристрастием.

– Да, говорил. Вероятнее всего, она получила тяжелейшую травму головы, и, скорее всего, она умерла, когда ее выбросило через лобовое стекло, еще до того, как ее сбила машина на шоссе. Она прямо проехала по ней, мам. – Лорейн вздрогнула, и на глазах у нее появились слезы.

Барбс встала, обошла стол и обняла дочь. Лорейн обняла мать за талию и уткнулась в слезах ей в юбку.

Барбс вытащила из рукава бумажную салфетку и промокнула глаза дочери. Намочив ее языком, она вытерла черные подтеки туши с ее лица. Лорейн рассмеялась.

– Мне не пять лет, мам. – Она взяла сумку и встала. – Хочешь, я начну накрывать на столы?

– Да, милая, пожалуйста, – благодарно ответила Барбс. – Я уже почти закончила с этими бумагами, но не думаю, что Триша скоро вернется.

У двери Лорейн остановилась и снова повернулась к матери.

– Мам, ты не думаешь, что очень странно, что в новостях так ничего и не было про ребенка?

Барбс думала о том же самом и даже спрашивала Дейзи, но та уверила ее, что ребенка обнаружили и что женщина из пансиона выглядела очень прилично и наверняка сделала все, что нужно.

– Возможно, информация была, но в местных новостях в Блэкпуле. Не думай об этом, Лорейн. Я уверена, девочка в порядке.

Барбс приложила палец к губам, услышав, что открылась входная дверь. Вошла Триша и встала у двери, словно испуганный кролик, не знающий, как повести себя дальше. Барбс медленно подошла к ней и тронула за локоть.

– Триша, что случилось?

– Тут мокрой псиной пахнет, – ответила она, сморщив нос.

Лорейн посмотрела на свою куртку у камина.

– Извини, это от моей дубленки, я промокла в ней под дождем.

– Ну да, – сказала Триша, неподвижно смотря перед собой. – Про Сельвина… они подтвердили, что он не будет ходить. – Она порылась в сумке и достала лист бумаги. – Вот, я даже записала, чтобы не забыть. – Она расправила мятый лист бумаги на барной стойке и указала на одно слово. – Вот, тут написано. У него перелом шейного отдела позвоночника, и это называется квад… квадриплегия.

Лорейн схватилась за руку матери.

– Мама, что это обозначает?

– Триша? – вопросительно посмотрела на нее Барбс.

Триша подняла заслонку и зашла за барную стойку. Поставив стакан под кран с джином «Гордонс», она выпила его весь одним залпом. И повторила еще раз, прежде чем ответить на вопрос.

– Они пока не могут сказать, тотально ли поврежден позвоночник, но он точно больше не сможет ходить. И не сможет контролировать мочевой пузырь и кишечник. И про секс тоже можно забыть.

Выпив третий стакан джина, она стукнула им о стойку.

– Почему это обязательно должно было случиться со мной?

– Триша, это не с тобой случилось, эгоистичная ты свинья, а с Сельвином, – проговорила в ужасе Барбс.

Триша, казалось, не понимает, о чем речь.

– Что? А, да, но это же повлияет и на мою жизнь, не так ли? – всплеснула она руками. – Где он будет спать? Как он будет по лестнице подниматься? Он же теперь как с другой планеты будет.

Триша снова попыталась налить из крана, уже в четвертый раз, но Барбс взяла ее за руку.

– Хватит уже.

Триша сбросила ее руку.

– Это все еще мой паб, Барбара, и я сама решу, когда мне хватит.

– Ради всего святого, перестаньте спорить, – вмешалась Лорейн. – Нам нужно думать о папе, и ваши ссоры не помогут. Он терпеть не может, когда вы спорите, – сказала она, встав в позу руки в боки. – Завязывайте, вы обе.

Барбс обняла дочь за плечи.

– Она права, Триша. Давай попробуем поладить ради Сельвина. Судя по всему, мы сейчас нужны ему больше, чем когда-либо.

На следующий день Барбс медленно преодолевала больничный коридор. Каждый шаг приближал ее к клетке, в которой лежал мужчина, бывший ей когда-то мужем. Триша отказалась идти, сославшись на то, что она в шоковом состоянии от прогноза и ничем не сможет помочь Сельвину.

Барбс подошла к постели Сельвина и некоторое время смотрела, как он спит. Из раскрывшегося рта на подушку вытекала струйка слюны. Повсюду были трубки и провода. Рядом с кроватью висел пакет с мочой. Барбс знала, что доктора уже объяснили Сельвину серьезность его состояния, и ее сердце переполнялось жалостью к мужчине, которого она так и не смогла разлюбить. Наблюдая за тем, как он лежит – одинокий, обездвиженный, с беспомощными конечностями, которые больше никогда не будут ему повиноваться, она невольно подумала о том, что тем, кто потерял жизнь в этой автокатастрофе, по сути, повезло больше.

Она накрыла его руку своей и, ощутив его тепло, все-таки поблагодарила небо за то, что его сердце бьется, гоняет кровь по венам и поддерживает в нем жизнь. Увидев на его пальцах татуировку со своим именем, она не могла сдержать улыбку. Краска уже немного стерлась, но в ее памяти ничуть не поблекла острая радость и гордость, которую она ощутила, когда он вернулся из тату-салона. Тогда ему было всего двадцать лет, и в тот день они пообещали любить друг друга вечно. К сожалению, из них двоих только она сдержала обещание.