Грязнов сперва растерялся от неожиданности, остановился как вкопанный. Заметив его, Виталик свернул и побежал по другой аллейке.

– Что смотрите? Ловите его, хватайте! Хоп! Хоп! – закричал Грязнов, хлопая в ладоши.

Он уже не первый раз сталкивался с сумасшедшими и знал, как их можно завести.

– Хватайте! Хоп! Хоп!

Конопацкий с ужасом увидел, как с разных сторон к нему бегут люди в серых халатах, бегут бестолково, сталкиваясь, падая. Один из сумасшедших пронесся прямо перед ним, широко раскинув руки, урча, как самолет.

– Сорок седьмой просит посадки, – донеслось до его слуха, и сумасшедший, заложив вираж, исчез за колючими кустами.

Топот десяток ног, крики, свист неслись к нему со всех сторон. Долговязый, худой как щепка сумасшедший с обезображенным вечной улыбкой лицом, высоко подпрыгнув, бросился на него. Конопацкий нанес удар в голову, почувствовал, как его кулак выламывает несколько зубов. Но не успел сделать и двух шагов, как маленький верткий псих подкатился ему под ноги.

Конопацкий споткнулся, рухнул лицом в траву и едва успел перевернуться, как на него набросились сразу несколько психов. Он бил наугад, уже не глядя, куда придется удар, а вокруг него слышались радостный визг, стоны покалеченных и душераздирающие крики:

– Хоп! Хоп!

Психи, отлично запомнившие, как их били санитары, отводили душу. Толстый, как боров, сумасшедший уселся на Конопацкого верхом и изо всех сил давил ему горло, при этом широко открыв рот, урчал и высовывал язык.

Когда Грязнов подбежал к Конопацкому, то уже сам не мог ничего поделать, того не было видно из-под сгрудившихся сумасшедших, каждый рвался добраться до голого тела, ущипнуть, сдавить, ударить. Грязнов бил ногами, оттаскивал психов за халаты, кричал, ругался матом, но на место одного оттащенного бросались двое свежих.

– Суки! Прочь! Убью! – кричал Валерий Грязнов, размахивая оторванным от серого больничного халата воротником.

Вновь подбежавшие сумасшедшие, устрашенные его видом, стояли поодаль полукругом и боязливо жались друг к другу. Но те, кто уже почувствовал боль, кто ощутил запах крови, безумствовали в полном смысле этого слова.

Наконец-то подоспели санитары. Орудуя дубинками со встроенными электрошокерами, им удалось-таки растащить психов, утихомирить их.

Конопацкий лежал на спине, перепачканный в земле.

Даже траву и ту на этом месте психи вырвали с корнем, превратив газон в зелено-желто-коричневое месиво. Виталий выглядел ужасно: исцарапанное лицо, до половины оторванное ухо, сломанный нос, разорванная до самой мочки уха щека, разбитая бровь вывернулась и сползла на кровоточащий глаз, сквозь кожу, чуть выше живота, торчало остро сломанное ребро, вздрагивавшее при каждом неровном вздохе.

– Уроды! – кричал Грязнов, замахиваясь на сумасшедших, и те с криками и смехом разбегались, но недалеко, прятались за деревьями и оттуда выглядывали – что же будет дальше.

Пару раз пнув ногой лежащего и ноющего психа, Грязнов наконец сорвал-таки свою злость и понял, что нужно действовать быстро. От административного корпуса уже бежал в расстегнутом белом халате встревоженный Марат Иванович Хазаров.

– Ну что я могу сказать, козлы – они и есть козлы, – плюнул на истоптанную траву Грязнов, когда Хазаров с укором посмотрел на него.

Приковылял и свалившийся с лестницы охранник. Он прижимал к голове напитавшийся кровью носовой платок и виновато смотрел на главного врача.

– Он.., я сам не знаю… – попытался оправдаться он.

– Заткнись! – процедил сквозь зубы Хазаров. – В реанимацию, быстро! Где носилки?

Двое санитаров побежали к крыльцу, а Марат Иванович присел возле неровно дышащего Конопацкого. Брезгливо, боясь испачкаться, приоткрыл тому веко. Закатившийся глаз подрагивал, на нем неровное, как клякса, расходилось пятно кровоизлияния.

Хазаров прижал пальцы к сонной артерии, почувствовал неровное, судорожное биение.

– Конец, долго не протянет. Резать надо прямо сейчас, – это было последнее, что услышал Конопацкий.

Слова психиатра донеслись до него издалека, словно эхо, и он тут же провалился в черное небытие.

– Срочно звони, чтобы приехал хирург, – бросил он Грязнову, – потому что наш специалист способен только отделить почку. Пусть готовит изотермический контейнер для сохранения, – Хазаров отдавал только самые необходимые распоряжения, понимая, что сейчас у него не хватает людей, чтобы их исполнять.

Еще живого, но уже бесчувственного Конопацкого положили на носилки и отправили в операционную. Мрачный, ссутулившийся Хазаров поднялся на крыльцо и столкнулся с перепуганной Катей, пристально посмотрел на нее.

– Вот что иногда бывает, – тихо произнес он, – иди в операционную, там понадобится твоя помощь.

Сумасшедших охранники загнали в корпус, не обращая внимания на то, что у некоторых оказались выбиты зубы, разбиты носы, у двоих сломаны руки.

Катя быстро присоединяла к телу Конопацкого датчики, накрыла его простыней, оставив окно на спине.

– Анестезии не надо, – из-под маски произнес хирург, когда анестезиолог попытался приложить к лицу Конопацкого маску, – он и так уже, считай, труп, бесчувственный.

Виталик даже не вздрогнул, когда его кожу располосовал скальпель. Катя, ассистируя хирургу, старалась забыть о том, что сегодня произошло, старалась не думать, что это она дала Конопацкому в руки скальпель, спровоцировала его побег.

Она всецело сосредоточилась на работе, старалась не ошибиться, подавая инструменты, но пару раз вместо ножниц протягивала зажимы, вместо зажимов – скальпель. Ее не смущало то, что хирург во время операции ругается на нее матом, так было заведено: делай что угодно, лишь бы это помогало работать.

В зияющий разрез Катя сунула кровеотводящую трубку, обложила обнажившиеся почки тампонами.

– Кажется.., успели., мать его, – шептал под маской хирург, мастерски перерезая ткани и устанавливая зажимы. – Кажется, успели на…

Наконец почка была отделена, и ее бережно поместили в изотермический контейнер для хранения органов, предназначенных для трансплантации.

И в этот самый момент на экране осциллографа ломаная линия стала прямой.

– Мы успели, и он успел, – мрачно пошутил хирург, стягивая перчатки и бросая их в умывальник. – Ну и испачкался же я, – спокойно произнес он, глядя на зеленый халат, сплошь забрызганный кровью.

– Я устала, – прошептала Катя.

– Отдыхай, теперь тебе никто не помешает.

Но отдохнуть ни ей, ни хирургу не пришлось. Их еще ждали проломленная голова санитара, только что пришедшего в себя, увечья сумасшедших. Бригада хирургов, вызванных Хазаровым из Москвы, уже прибыла, и вовсю шли приготовления к пересадке почки геру Шнайдеру.