— Скажи мне, что это неправда, Дита.

— О чем ты?

— Вся эта история с Ником Тейлором. Я тысячу раз прокрутил ее в голове, но до сих пор отказываюсь в это верить. Ты не могла со мной так поступить. — Он повернулся к ней. — Ты ведь знаешь, что ты для меня дороже всего на свете. Да, может быть, я редко тебе об этом говорю, но ведь ты это чувствуешь. Может, я невыносим, много работаю, тебе приходится за мной ухаживать, как за маленьким ребенком, забирать у меня опиумный пластырь, говорить, чтобы я не читал в кровати, потому что там неяркая лампа, но ведь… я не могу быть другим. Может, это плохо, может, ты заслужила другого мужчину, ты достойна лучшего…

— Секунду назад ты говорил, что не хочешь, чтобы я тебе лгала. А теперь сам просишь меня это сделать?!

— Неужели тебе так сложно это сказать? Я ведь всегда тебе верил, так? Ты могла рассказывать мне самые неправдоподобные вещи на свете, но знала, что я буду в это верить. Если ты сейчас повернешься, соберешь вещи и уйдешь, я… не знаю. Я не могу без тебя, Дита. Я люблю тебя, неужели ты не понимаешь?!

Афродита подошла к нему вплотную и заглянула ему в глаза.

— Что? — спросила она коротко.

— Ты не слышала? Я сказал, что я люблю тебя.

— Это правда?

— Нет, это неправда. Я говорю это для того, чтобы ты осталась, потому что мне холодно спать в одиночестве.

— Господи, Вивиан. Сделай мне одолжение — заткнись.

Он обнял ее, прижал к себе и поцеловал. Афродита задохнулась от неожиданности, ответила на поцелуй, но через пару секунд отстранилась и удивленно посмотрела на него.

— Что? — спросил Вивиан, наблюдая за ее реакцией.

— Ничего, просто… ты давно меня так не целовал.

— Я так соскучился по тебе. Я не видел тебя всего лишь несколько дней, но так соскучился… — Он скользнул ладонями по ее бедрам, приподнял юбку. — Ты не надела белья. Ну конечно. Ты знала, чем все это закончится.

— Думаю, и ты тоже знал. — Афродита снова потянулась к его губам. — Ты только что сказал мне, что соскучился. Покажи мне, как.

***

— Твой несчастный салат уже утонул в йогурте. Хотя от этого он только станет вкуснее.

Афродита наклонилась и подняла с пола сигареты.

— Как-то все странно получается, — продолжила она. — Ты был прав. Мы никогда не говорили о наших отношениях. Мы обсуждали все, кроме этого. Почему?

Вивиан не ответил. Афродита легла на живот и положила голову на подушку. Он провел пальцами по ее спине — от шеи и ниже, в направлении поясницы.

— Если ты меня любишь, то почему не предлагал мне выйти за тебя замуж? — спросила она.

— А ты хотела бы выйти за меня замуж?

— А ты хотел бы на мне жениться? На женщине, у которой не будет детей? Или мужчины женятся по другой причине?

— Я не знаю, по какой причине женятся мужчины. Я никогда не был женат.

— А почему ты хотел жениться на Беатрис?

— Мне хотелось, чтобы она вышла за меня замуж.

— Идиотский ответ. Впрочем, твои суждения касательно женщин редко бывают иными.

Афродита повернула голову к нему.

— Может, ты уже что-нибудь скажешь? А то я подумаю, что ты онемел от такой откровенности.

— Ты не ответила на мой вопрос. Ты хотела бы выйти за меня замуж?

— Ты тоже не ответил на мой вопрос.

— Хорошо. Тогда я, пожалуй, отдам дань салату.

Вивиан встал и оделся. Афродита по-прежнему лежала, не двигаясь.

— Я не могу ответить «да», — сказала она. — Я не могу сказать, люблю я тебя или нет. Мы были таким гармоничным целым, что у меня не было стимула для подобных размышлений. Я ведь… — Она сделала паузу, раздумывая над следующими словами. — Я не смогу дать тебе что-то большее. Я про детей. Мне всегда казалось, что высшее проявление любви женщины к мужчине — это дети. Ты жалеешь меня, Вивиан. Правда?

Он застегнул две пуговицы рубашки и остановился.

— Почему ты так решила?

— Ты пожалел меня тогда, когда нашел на улице. Ты пожалел меня тогда, в больнице. Беатрис была твоей пациенткой, и ты тоже ее жалел. А если бы я могла иметь детей, как бы ты ко мне относился?

— Может быть, я пожалел тебя тогда, когда нашел на улице. И, может, я жалел тебя тогда, когда ты была в больнице. Но я предложил тебе собрать вещи и переехать ко мне не из жалости.

— А почему ты это сделал? Вокруг тебя миллион женщин, каждая из которых умрет от счастья, если ты только посмотришь в ее сторону, и готова отдаться тебе, только если ей улыбнешься. Почему именно я? Почему женщина, которая… и не женщина вовсе?

Вивиан сел на кровать и закрыл лицо руками. Афродита докурила сигарету и потушила ее в пепельнице.

— Я ведь права, да? — спросила она тихо.

— Ты неправа. Но я вряд ли смогу объяснить тебе, почему. Ведь ты тоже жалеешь меня. Если бы ты не жалела меня, то вряд ли согласилась бы со мной жить. Отчасти ты жалеешь меня, отчасти ты чувствуешь, что ты мне должна, потому что я спас тебе жизнь. Потому что когда-то я сидел возле твоей кровати днями и ночами, иногда забывая есть и спать. — Он посмотрел в окно и прислушался: в тишине ночи мягко и почти неслышно шелестел начавшийся еще вечером дождь. — Мы с тобой обсуждали все, что только можно было обсудить. Моих женщин. Твоих мужчин. Книги. Кино. Театр. Твои мечты о карьере актрисы. Твое детство, мое детство. Мои университетские годы. Ты помнишь, каким я был тогда? Я чувствовал, что у меня нет почвы под ногами, что все мои мечты рухнули, что я выбрал неправильную дорогу. Если бы ты не уговорила меня пойти учиться, что бы я делал сейчас?

Афродита рассмеялась и, обняв его за шею, прижалась щекой к его спине.

— Понятия не имею. Но упирался ты долго. Ты помнишь, что я взяла тебя за руку и отвела в университет?

— Я помню, что это я взял тебя за руку и отвел в университет. Потому что ты была уверена, что нужно дождаться какого-нибудь знаменитого режиссера, который бы заметил тебя. И еще здесь, в этом городе.

— Это все в прошлом. Теперь у нас совсем другая жизнь…

В небольшой комнате, где работали докторанты, было жарко и душно: кондиционер сломался пару дней назад, и его не торопились чинить. А еще здесь нельзя было курить. Адам не мог понять, какая из этих вещей нервировала его больше. Он был бы рад провести этот час в уютном университетском кафе, где можно было закурить и выпить чашку кофе, а то и пообедать, но декан обязывал каждого преподавателя жертвовать часом своего времени в неделю для студентов.

Студенты в этот час могли прийти и поговорить о чем-то, что касается учебы — о том, что они не успели сказать на лекции или же не смогли поймать преподавателя в коридоре для того, чтобы задать вопрос. Адама сложно было поймать в коридоре, потому что после лекций он мчался по делам. Поэтому в его случае декан настаивал на «часе посещений» с особым усердием. И теперь Адам ждал своих студентов, занимая себя чтением нового романа Джеральда Гентингтона.