– Хорошо, – сказал он Бовуару. – Я вам расскажу, что случилось.

– Правду.

Оливье коротко, резко кивнул:

– Я познакомился с Отшельником десять лет назад, когда мы с Габри только приехали в Три Сосны и жили над магазином. Он тогда еще не был затворником. Он жил в своем лесном домике, но сам приходил за продуктами, правда вид у него был как у записного бродяги. Мы в то время ремонтировали магазин. Я тогда не думал о бистро – хотел иметь магазин по продаже старинных товаров. И вот он появился как-то раз и сказал, что хочет продать кое-что. Мне это не очень понравилось. Ему что-то было нужно от меня. Я посмотрел на него и решил, что речь идет о какой-нибудь вещице, которую он нашел где-нибудь на обочине дороги, но, когда он мне ее показал, я понял, что вещица эта незаурядная.

– И что это было?

– Миниатюра. Крохотный портрет в профиль. Кажется, какой-то польский аристократ. Вероятно, она была написана одним волоском – такая тонкая работа. Даже рамочка была великолепна. Я согласился ее купить в обмен на продукты.

Он уже столько раз рассказывал эту историю, что почти не замечал отвращения на лице слушателя. Почти.

– Продолжайте, – сказал Бовуар. – Что вы сделали с портретом?

– Отвез в Монреаль и продал на рю Нотр-Дам – там квартал магазинов, торгующих антиквариатом.

– Вы помните, какой это был магазин? – Бовуар вытащил блокнот и авторучку.

– Не уверен, что он сохранился. Там все время перемены. Он назывался «Ле тан пердю».

Бовуар сделал запись в блокноте.

– Сколько вы за нее получили?

– Полторы тысячи долларов.

– И Отшельник после этого стал приходить к вам?

– Да, стал предлагать мне всякие вещицы. Были там вещи фантастические, были не очень, но всё лучше, что я бы нашел на старых чердаках и в сараях. Поначалу я их продавал через этот магазин, а потом понял, что смогу получить больше на интернет-аукционе. Но вот как-то раз Отшельник пришел ко мне в полной прострации. Он отощал, был испуган. Он сказал мне: «Все, старичок, я больше не приду. Не могу». Для меня это была катастрофа. Я уже привык к этим доходам. Он сказал, что больше не хочет, чтобы его видели, а потом пригласил меня к нему в его лесной домик.

– И вы пошли?

Оливье кивнул:

– Я понятия не имел, что он живет в лесу. У черта на куличках. Ну, вы сами знаете.

Бовуар знал. Он провел там ночь со святым мерзавцем.

– Мы пришли туда, и я не поверил своим глазам.

На мгновение Оливье перенесся в то волшебное мгновение, когда он впервые оказался в хижине оборванца. И в мире, где из древнего хрусталя пили молоко, где королевский фарфор использовался под сэндвичи с арахисовым маслом, а бесценные шелковые гобелены висели на стенах, чтобы защитить обитателя домика от сквозняков.

– Я приходил к нему каждые две недели. К тому времени я уже переделал магазин в бистро. Каждую вторую субботу после закрытия бистро я незаметно ходил к Отшельнику. Мы разговаривали, и он давал мне что-нибудь за продукты, которые я ему приносил.

– А что означала Шарлотта? – спросил Бовуар.

На странное повторение этого имени обратил внимание старший инспектор Гамаш. Повсюду в домике Отшельника были напоминания об этом имени: от «Паутинки Шарлотты»[41]до первого издания Шарлотты Бронте и редкой скрипки. Никто не обратил на это внимания, кроме шефа.

Оливье покачал головой:

– Ничего. Ничего это не означало. По крайней мере, мне об этом не известно. Он никогда не называл этого имени.

Бовуар уставился на него:

– Осторожнее, Оливье, мне нужна правда.

– У меня больше нет оснований врать.

Это было бы справедливо для любого рационально мыслящего человека, но Оливье вел себя настолько иррационально, что Бовуар сомневался, способен ли он на что-либо другое.

– Отшельник в закодированном виде вырезал это имя на одной из сделанных им деревянных скульптурок, – сказал Бовуар.

Он вспомнил эту работу, вызывающую у всех сильное беспокойство: люди, в ужасе спасающиеся бегством. И под тремя из своих работ Отшельник вырезал слова, закодировав их.

«Шарлотта». «Эмилия». А под последней? На той, где был изображен слушающий Оливье в кресле, он вырезал это короткое непонятное слово.

«Воо».

– А что такое «Воо»? – спросил Бовуар. – Что значит это слово?

– Не знаю.

– Но что-то оно значило, – резко сказал Бовуар. – Он вырезал его под скульптуркой для вас.

– Это был не я. Совсем на меня не похоже.

– Это же резная скульптура, а не фотография. Это вы, и вы это знаете. Так почему он снизу вырезал «Воо»?

Правда, это слово обнаружилось не только снизу скульптурки. «Воо» было также в паутине и на той деревяшке, залитой кровью Отшельника, что завалилась под кровать. В темный угол. Кусок красного кедра, вырезанный много лет назад, как говорили эксперты.

– Я спрашиваю вас снова, Оливье, что означает «Воо»?

– Не знаю, – раздраженно произнес Оливье, но тут же взял себя в руки. – Слушайте, я ведь вам говорил. Он несколько раз вполголоса повторял это слово. Поначалу я думал, что это просто вздох. Потом понял, что он произносит «Воо». Он его произносил, только когда ему было страшно.

Бовуар сверлил его взглядом:

– Мне этого мало.

Оливье покачал головой:

– Больше и нет ничего. Мне больше ничего не известно. Я бы сказал вам больше, если бы знал. Честно. Для него это слово имело какой-то смысл, но он никогда не говорил какой, а я никогда не спрашивал.

– Почему?

– Мне это не представлялось важным.

– Для него это явно было важным.

– Для него, но не для меня. Я бы спросил, если бы это помогло мне получить больше его сокровищ, но мне так не казалось.

И Бовуар услышал в этих словах правду, унизительную, позорную правду. Он чуть-чуть переместился на стуле, и при этом немного сместилось его восприятие.

Может быть, может быть, этот человек и в самом деле говорил правду. Наконец.

– Вы ходили к нему много лет. Но ближе к концу что-то изменилось. Что?

– Марк Жильбер купил старый дом Хадли и решил сделать из него гостиницу и спа-салон. Уже одно это было плохо, но мало того, его жена Доминик решила, что нужно купить лошадей, и попросила Рора Парру расчистить прежние тропинки в лесу. Одна из них выходила прямо на домик Отшельника. Парра в конечном счете должен был выйти туда и узнать все про Отшельника и его сокровища.