— Отель «Абу наваз Монастир», — зачем-то опять сказал правду.

Человек с перстнем отложил свои карты тыльной стороной вверх, поднялся и, отойдя в сторону, вынул из бокового кармана пиджака мобильный телефон.

«Вздумал позвонить по своим делам. Или какой-нибудь агент тайной полиции…» — ощущение опасности нарастало.

Они снова сражались в карты, а он, не имея возможности уйти, заставил себя думать о том, как добр и отзывчив здешний народ.

Хотя бы молчаливая Айша, ежедневно, пока они были на пляже, убирающая их номер в приморском отеле; или курчавый садовник, ежеутренне с трогательной тщательностью поливающий из шланга землю под каждым растением в роскошном парке.

Или тот же Али — одинокий охранник расположенного у отеля вечно пустующего магазинчика кожаных изделий. Когда неделю назад у жены сломался «мостик», немедленно созвонился с практикующим в этом городке врачом дантистом, объяснил им, как доехать, вызвал такси.

И вот теперь жена с дочкой третий, последний раз находились там, в зубоврачебном кабинете за несколько кварталов отсюда, а он их ждал в условленном месте.

Конечно, нужно было бы пойти навстречу жене и дочке, но те, возвращаясь, могли отклониться куда-нибудь в сторону за мороженым или затеряться на базарчике, возле которого прямо на тротуаре рядом с бесхитростными сувенирами продавали кроликов в проволочных клетках, гирлянды тех же кур со связанными лапками. Ещё не хватало разминуться.

— А вы кто? — спросил он по-английски пыльного старца в феске.

— Профессоре, — неожиданно ответил он по-итальянски. — Преподаю арифметику в школе.

— А вы?

Вместо ответа человек с перстнем указал на резко тормознувший у бровки тротуара допотопный «фольксваген», откуда выскочил здоровяк в ядовито-зелёном тренировочном костюме.

— Халед! Я есть Халед! Говорю по-русски! Тур по городу! Все покажем!

— Спасибо. Не могу.

Сорвали со стула, больно подхватили с двух сторон, поволокли к раскрытой дверце автомобиля. Ни одного полицейского не было видно ни слева, ни справа. Но тут вдалеке заметил сквозь движущийся поток прохожих родные лица жены и дочери, евшей мороженое.

Страх за дочку придал силы. Ринулся к ним, вырвался, добежал.

Через несколько минут, уже в такси, выезжающем из городка на шоссе, оглянулся. «Фольксвагена» сзади вроде не было.

— Смотри, как мне замечательно сделали зубы. Отдала наши последние деньги, — сказала жена. — А ты как провёл время с этими бездельниками?

— Чудесно. Чудесно провёл время.

Я был взбешён.

Сидел дома в тишине и прохладе, работал. Вдруг позвонила со службы жена. Срочно, ко второй половине дня нужна справка, заверенная в нотариальной конторе.

Неважно, какая. Сейчас не об этом речь.

Вторую неделю в Москве африканская жарища. На солнце под 50 градусов.

Топаю в нотариальную контору. Где-то поблизости, на соседней улице была такая вывеска.

Нет такой вывески! Вместо неё теперь «Юридическая консультация». Там милая секретарша объясняет: нотариальную контору я могу найти всего в двух автобусных остановках отсюда.

Еду в набитом пассажирами потном автобусе.

Да, вот она, «Нотариальная контора». Яростно дёргаю за ручку запертой двери, пока не замечаю объявление: «Закрыто. Нотариус в отпуске».

Растерянно спрашиваю у прохожих, где мне найти другую такую же контору.

И тут на моё счастье приостанавливается разговорчивая пожилая женщина, указывает в сторону уходящей направо ближайшей улицы, объясняет:

— Пройдёте по ней почти до конца. Второй или третий переулок направо. Сама там недавно была, оформляла документ на поездку внучки за границу. Близко! Успеете до перерыва.

Послушно топаю мёртвой, вымершей от жары улицей. Первый час дня. Действительно, могу влипнуть в обеденный перерыв. И вообще, чего доброго, там может быть очередь.

Прошёл уже мимо первого переулка направо.

…И прохожий не пройдёт, и машина не проедет. Не у кого переспросить: а туда ли иду?

Улице нет конца. И переулков больше не видно. Ни направо, ни налево.

Вот ведь как бывает: чувствуешь, что не туда идёшь, и всё-таки продолжаешь переть по ложному пути.

Чахлые, с пережаренной солнцем листвой тополя у облупленных пятиэтажек. Ни детей, ни собак. Ни старушек на завалинках.

Как в дурном сне… Словно оказался не в Москве, не в моём родном городе. Вот уже, кажется, виден конец проклятой улицы.

Громадная мусорная свалка над переполненными мусорными баками, тянет вонью.

Чуть не до слез жалко себя. Стою в этом пекле, не в силах ни повернуть назад, ни пройти вперёд, узнать — что там, за этими Гималаями нечистот.

И тут я заметил какое-то движение.

Из-за баков вынырнула фигурка подростка, выкатывающего впереди себя железную тележку с картонной тарой.

— Эй! — крикнул я, направляясь навстречу. — Случайно не знаешь, где тут поблизости нотариальная контора?

Вопрос был заведомо глупый.

Фигурка замерла. И вдруг кинулась бежать, оставив тележку.

— Эй, остановись! В чём дело?

Абсурдность ситуации вконец обозлила меня. Я кинулся вслед и с неожиданной лёгкостью нагнал поскользнувшуюся на какой-то дряни фигурку. Схватил за ворот пропотевшей ковбойки, вздёрнул — и увидел перед собой глубокого старика, перепуганного, с трясущимися руками, с сочащимся кровоподтёком на виске.

— Извините, — пристал я к нему с тупостью, объяснимой разве что жарой и моим отчаянием. — Вы случайно не знаете, есть ли поблизости нотариальная контора? И что там, за этой мусорной свалкой?

— Не знаю. Там рельсы.

— Какие рельсы? Откуда рельсы? Там что, железная дорога?

— Не знаю. — Его прямо-таки трясло от страха. — Я два месяца в Москве. Ничего не знаю.

— Вы кто? Почему вы боитесь меня?

— Отпустите.

— Да я не держу вас. В чём дело? У вас на виске рана.

— Били в милиции. В «обезьяннике».

— За что?

— Вышел в город. Нет документов.

— Кто бил? Милиционеры?

— Нет. Говорю — в «обезьяннике». Сутки держали в железной клетке с ворами и наркоманами. Узнали — из Грозного. Чуть не убили.

— Так вы — чеченец?

— Русский. Василий Спиридонович.

— Василий Спиридонович, вам, наверное, нужно в больницу. На перевязку.

— Нет! Опять заберут. За меня взятку дали, чтоб выпустили. В милиции сказали: ещё попадёшься — убьют.