Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Танец строился так: давался голубой свет, сцену покрывали зеленой сеткой, выходила Юля в голубом трико, с голубым лицом, делала классические па, изображая лунянку. Слева из-за кулисы выползал ее партнер-“космонавт” Додик Плоткин – приземистый, коротконогий, невысокого роста человек. Пока она делала батманы и арабески, он успевал прошмыгнуть между ее ног. Юля была очень высокого роста, классическая балерина. Оркестранты между собой шутливо звали ее “стропилой”».
Замечательный ряд получается: «Лунный свет» – «Лунный свинг» – «Лунный свист»…
Пару слов о песне «Может быть»: простое название настолько понравилось, что парфюмерная промышленность Польской Народной Республики стала производить одноименные духи. Кроме того, Людмила Иванова в Москве и Элга Игенберга в Риге написали песни, которые назывались аналогично.
Напоследок отмечу, что мелодия «Может быть» интонационно близка музыке Анатолия Лепина, звучащей в кинокомедии «Карнавальная ночь». А в фильме, как известно, появлялся лектор, чтобы рассказать о том, есть ли жизнь на Марсе.
Глава VIII
Наш ответ Ирвингу Берлину
Маэстро остался за кадром
В 1956 году Эдди Рознеру предложили участвовать в кинофильме «Карнавальная ночь». Это дарило новые перспективы. Выразимся иначе: могло бы принести дополнительные «дивиденды», плоды. Да и фильм обещал стать событием, чем-то вроде «Веселых ребят» на новый лад. Оставим на десерт возможные параллели с «Серенадой Солнечной долины».
Когда картина вышла на экраны, ее успех превзошел все ожидания. Фильм получился веселым, песенным, танцевальным, так или иначе напоминавшим хорошие эстрадные ревю, яркие и зрелищные, которыми ни Москва, ни тем более вся страна еще не успели насытиться за годы эстрадно-джазового воздержания.
«Ты не грусти, пожалуйста». 1950-е
Мы знаем и помним, какой эффект произвел на публику утесовский коллектив в «Веселых ребятах». И ведь поразительное дело! В фильме самого оркестра мало – всего несколько сцен, из которых он, может быть, только в одной по-настоящему демонстрирует свое искусство. Собственно утесовского оркестра нет ни в кадрах, где Леонид Осипович как пастух Костя командует коровами, ни в эпизоде, где он уже дирижирует гигантским коллективом в качестве «иностранного гастролера» Косты Фраскини. Запечатленная репетиция очень быстро перерастает в драку, похоронная процессия лишь частично «выявляет» джазовый колорит. В финальном фрагменте на сцене Большого театра оркестр играет в основном маршевую («Легко на сердце от песни веселой») и квазинародную (куплеты «Тюх, тюх, тюх») музыку. Наиболее эффектные джазовые и околоджазовые темы, умело исполненные и интересно аранжированные (увертюра к фильму, эпизод на пляже, фокстрот «Черная стрелка» («Стрелки»), лирические песни Кости и Анюты), предложены зрителю в качестве закадрового саундтрека-аккомпанемента.
В сухом остатке оказывается интермеццо в Большом театре, где Любовь Орлова предстает в образе отечественной Марлен Дитрих.
Тем не менее ситуация с Утесовым выглядела иначе. Утесов – главное действующее лицо. Это становится понятным с первых кадров фильма. Что касается оркестра Эдди Рознера, то он хотя и присутствует в кадре, но главным персонажем не является. Руководит бэндом другой человек – актер Геннадий Юдин, Рознера в фильме просто нет. Таким образом, если в «Веселых ребятах» загорелись две звезды – Утесов и Любовь Орлова, в «Карнавальной ночи» взошла фактически только одна – Людмила Гурченко.
Жаль, что для Эдди Рознера не нашлось подходящей роли, у него мог бы быть свой номер, как у чечеточников братьев Гусаковых, к примеру. Фильм бы только выиграл, если бы его украсило сольное выступление «царя». Но для потомков сохранились надпись в титрах и несколько эпизодов с оркестром в кадре. Когда Рознер уедет в Германию, его имя из титров вырежут. Впрочем, в юбилейной «Карнавальной ночи 2» (2007), отдавая дань прошлому, Эльдар Александрович «разместит в кадре» оркестр и «поставит в уголке» дирижера, издали слегка напоминающего Эдди.
Что ни говори, кино – штука сложная, со своими требованиями. Кто-нибудь воскликнет: «Ну, подумаешь, оркестр Рознера в “Карнавальной ночи” играет без самого Рознера!» Так может сказать только человек, никогда не видевший Рознера в деле, не наблюдавший рознеровский артистизм, а Рознер умел магнетизировать зрителя. Впрочем, оркестр в фильме играет не только без своего шефа. Он играет без Павла Гофмана, Луи Марковича и многих других оркестрантов. В кадре вы их не увидите. Аккордеон Юрия Саульского тоже звучит за кадром. Ничего странного. Можно сослаться на обычную практику, сценарий, киногеничность в конце концов. (Хотя киногеничность Рознера трудно поставить под сомнение. К тому же он шеф коллектива!)
Молодой кинорежиссер Эльдар Рязанов оглядывался на своего ментора – комедиографа тридцатых – сороковых Ивана Пырьева. Не исключаю, что и в работе Анатолия Лепина, автора музыки к фильму, без оглядки на опыт Утесова – Дунаевского не обошлось. Опыт двадцатилетней давности. Недаром музыкальный эпизод, в котором оркестр ветеранов на поверку оказывается молодежным джазом (в нем блистает Борис Матвеев), сильно напоминает и утесовский «Тюх-тюх-тюх», и закадровое звучание оркестра Якова Скоморовского в «Волге-Волге», и некоторые довоенные опусы Цфасмана.
Юрий Саульский:
Однажды, это было летом 1956 года, ко мне на репетицию в клуб МИИТ (Рознера в этот день не было) приехали совсем молодой тогда режиссер Эльдар Рязанов, музыкальный редактор Мосфильма Раиса Лукина и какой-то неизвестный мне полный человек.
К этому времени мы с нотным материалом уже познакомились. Большой радости он у меня не вызвал. Я – поклонник Эллингтона, Гершвина, Стэна Кентона, изысканной французской эстрады… Был полон Прокофьевым, Стравинским. И вдруг – что-то, как мне показалось, старомодное, траченное молью. И на вопрос Лукиной: «Как вам нравится эта музыка?» – не задумываясь, брякнул: «Совсем не нравится. Она какая-то нэпманская, напоминает немецкие шлягеры 30-х годов. Слишком благопристойная…» Все смутились. Чтобы сгладить ситуацию, Лукина заметила: «Какая очаровательная непосредственность!»
Потом за рояль сел толстый незнакомец, – продолжает свой рассказ Саульский. – В одном месте должны были звучать куранты, и пианист стал советоваться, как их изобразить – может, с помощью уменьшенных трезвучий?» Я снова брякаю: «Неужели Лепин не мог что-нибудь пооригинальнее придумать?»
Толстяк (в отчаянии): «Да это я – Лепин!»
Немая сцена.
К сожалению, о том, как отреагировал сам Рознер, когда увидел ноты Лепина, история умалчивает. Может быть, нечто напоминающее «немецкие шлягеры 30-х гг.» пришлось Эдди Игнатьевичу по вкусу?
На мой взгляд, программа-минимум Анатолию Лепину удалась. Фактически он написал «наш ответ», точнее говоря, «наши ответы» американцам,
