– Давай, спрашивай, – пробормотал Теодор.

– А кто такая Грета, позволю себе спросить? – произнес Фабиан в надежде, что это может помочь перевести разговор на другую тему.

– Никто. Во всяком случае, ты в такое не веришь.

– Только опять не начинай об этих привидениях. – Теодор положил себе добавки.

– Никакие это не привидения, а духи, и пока что мы вступили в контакт только с одним.

– А кто это мы? – Фабиан попытался заглянуть Соне в глаза. Ведь это она все затеяла. Но жена, словно официант в переполненном ресторане, отказывалась смотреть в его сторону.

– Матильда, – продолжил он. – Я знаю, что мама утверждала, что в подвале водятся привидения, но…

– Ты, черт возьми, можешь говорить все что угодно, – прервала его Матильда. – Но это так, о’кей?

– За этим столом так не разговаривают. И вообще нигде.

– Ты что никогда не ругаешься?

– Дело не в этом, – ответил Фабиан, гадая, когда его хорошенькая дочурка с косичками, любившая сидеть у него на коленях и бесконечно напевать песенку об алфавите, успела превратиться в несносного взбалмошного подростка.

– Тогда в чем?

– В том, что надо уважать других людей. Соня, ты можешь мне помочь?

Соня посмотрела на него так, словно он говорил на незнакомом иностранном языке.

– Это ты не уважаешь, – возразила Матильда. – Я верю в духов. Хорошо? И у нас в стране свобода вероисповедания.

– Вероисповедания? Я скорее бы назвал это…

– Что бы ты ни говорил, мы вступили в контакт с Гретой, которая знает гораздо больше, чем ты. – Матильда встала из-за стола, хотя съела только половину своей порции.

– Вот как, интересно. Например?

– Например, что мама неверна.

Ответ прозвучал, словно удар плетью. Через секунду дочь ушла, оставив после себя гнетущую тишину.

– Думаю, я закончил. Спасибо за еду, – наконец сказал Теодор и тоже вышел из-за стола.

Как дочь могла узнать? Может быть, она, как и Фабиан, чувствовала это и читала между строк? Понятно, что поэтому она говорила об этом вчера вечером. Но подозревать и чувствовать – это одно. Быть на сто процентов уверенным – совсем другое.

– Вот как… – выдохнул он. – Приятный получился ужин.

– О чем ты вообще, черт возьми, думаешь? – В глазах Сони горела такая злость, что он с трудом встретил ее взгляд.

– Думаю что?

– Ты что, с ума сошел? Рассказывать такое? Что ты себе думаешь?

– Значит, это правда, – произнес он, хотя хотел сказать совсем не это.

– Нет, не правда. Но дело не в этом, а в том, что ты почему-то посчитал уместным втянуть в это собственную дочь. Бред какой-то, понимаешь?

– Соня, я ничего не рассказывал Матильде. – Фабиан сделал усилие, чтобы не выйти из себя. – Я вообще ничего не знал до сегодняшнего дня.

– Ладно. Значит, теперь ты вдруг поверил в ее фокус-покус.

– Поверил, не поверил. У меня были подозрения. Поздние приходы домой и красивое нижнее белье, которые ты никогда раньше не носила. Вот такое несложное уравнение.

– Фабиан, мы вместе работаем. Алекс нанял меня для создания инсталляции, и больше ничего. Конечно, если ты уж так хочешь знать, я считаю его гораздо более привлекательным, чем тебя в данную минуту.

Он хотел ответить встречным огнем и дать сдачи чередой аргументов, показывающих, как она ошибается. Но никаких аргументов у него не было.

– О’кей, но если ты так считаешь, то нам больше не о чем говорить. – Фабиан надеялся, что она что-то возразит и выведет их на свет в конце туннеля. Но жена продолжала молчать. – Но независимо от этого, я должен попросить тебя прекратить с ним сотрудничать.

– Что? Почему я должна…

– Соня, просто постарайся выслушать, – прервал он ее и потянулся через стол к ее руке, но она одернула свою ладонь и скрестила руки на груди. – Мы не обнародовали эту информацию, так что это должно остаться между нами. Ты помнишь Петера Брисе?

– Да, он съехал в воду и утонул, – неохотно ответила Соня.

– Именно, но оказалось, что он был мертв свыше двух месяцев. Заморожен.

Жена сделала все, чтобы не ничего не выдать, но Фабиан все равно заметил. Она заинтересовалась.

– Цель – продать все его активы и инсценировать самоубийство.

– Вот как. И теперь Алекс станет следующей жертвой?

– Во всяком случае, он был в списке возможных жертв, и одной только мысли, что ты находишься рядом, оказалось достаточно, чтобы я поехал к нему. Искренне надеюсь, что ты бы сделала то же самое ради меня, если бы я оказался в подобной ситуации.

– Не пытайся выдать свой поступок за то, чем он не является. Ты поехал туда, чтобы шпионить под предлогом всего этого. Он еще есть в этом списке?

– В данный момент не совсем ясно. Побывав у вас, я поговорил с Муландером. Он как раз проверял, кто из списка недавно поменял водительские права. Оказалось, что Брисе, и на фото четко видно, что это не один и тот же человек…

– Но это не относится к Алексу, так ведь? – прервала Соня.

– Проблема в том, что у него нет шведского гражданства, и он ездит с американскими водительскими правами. Мы послали запрос, чтобы выяснить, не менял ли он их недавно, но на это уйдет время. В худшем случае несколько недель.

– Спрашиваю снова. – Она посмотрела мужу в глаза. – Он остался в списке?

– Нет, сейчас нет никаких оснований считать, что он находится в группе риска. Но я ничего об этом не знал, когда я…

– Но теперь ты знаешь. Так что окажи самому себе и всем остальным услугу и отнесись к этому с уважением. – Она встала из-за стола.

– Хорошо. Ты пошла?

– Поднимусь в мастерскую и поработаю. Ты как никто должен без труда понять мое желание. – Соня достала из сумки черный конверт и протянула его мужу. – Это уже разослали почти всей художественной элите страны.

Фабиан открыл конверт и достал открытку – тоже черного цвета и сложенную посередине. На развороте большими золотыми буквами было написано: The Hanging Box by Sonja Risk[6].

– Так что если ты думаешь, что я собираюсь все бросить, то ты ошибаешься. Мне дали большой шанс, и как бы ты ни ревновал, я не собираюсь его упускать.

День обещал быть прекрасным. Солнечные лучи уже начали пробиваться сквозь утреннюю дымку, которая висела над лужайкой с небольшим котлованом, куда все глубже и глубже вгрызались зубья экскаватора.

Невдалеке, окутанный пеленой тумана, лежал лысый мужчина лет тридцати пяти и ждал. Он был одет в бежевые брюки-чинос и белую рубашку, на удивление чистую, если учесть, что он пережил за последние сутки. Еще чище был его правый ярко-голубой глаз, который смотрел прямо в безоблачное небо. На месте левого глаза была только темно-красная спекшаяся масса.