Она не дала ему договорить, а прозвучавшие слова больше не оставляли сомнений:

– О нет! Какая обида! Ведь я сама… Мне было так одиноко, и я молилась Юноне Свахе, чтобы она послала мне утешение, и тут – Вы! Нет, господин, Вы не обидели меня… – Улыбка опять озарила ее лицо, и Юлия потупилась, тихо закончив: – Мне было очень хорошо… с Вами.

– Можешь звать меня просто Марк, – оторопело пробормотал он, не находя больше, что сказать.

– Хорошо. – Юлия отвечала просто, не жеманясь, и он проникался к ней все большим расположением и симпатией.

Все же пора было уходить, зачем напрасно обнадеживать женщину? Впрочем, может, это ее ремесло – ночной приют и… все такое? Эта мысль показалась Марку непривлекательной. И он почти строго произнес:

– Я оставлю тебе денег – за ночлег и… прочее.

– Нет-нет! Я не возьму!

– Отчего? Ты же должна получить свой заработок.

Юлия зарделась вновь, теперь, похоже, от досады.

– Я пеку хлеб, мой заработок – в хлебе!

Это доставило удовольствие Марку, его губы неконтролируемо расползлись в улыбке, а чтобы она не подумала, будто он рад сэкономить, поспешил настоять:

– Ну, все равно возьми, хотя бы просто за кров… – И заметив, что Юлия снова собирается возражать, требовательно прибавил: – Только за кров.

Она взяла серебро из рук Марка, нежно придержав его ладонь в своей, и взглянула ему в лицо с ласковым ожиданием – сверху вниз: она оказалась, ко всему прочему, несколько выше его ростом. Ему вдруг захотелось потереться носом о ее пахнувшую булкой щеку, но он, конечно, сдержался.

– Может быть, ты когда-нибудь сможешь прийти еще? – мучительно краснея, спросила Юлия.

– Если Юнона будет расположена к нам, – пошутил Марк.

– Я буду еще молиться и схожу с жертвой в ее храм!

– Тогда я – в здешнюю таверну. Чтобы тебе вновь пришлось чистить мою тогу.

– И согревать тебя… – прошептала Юлия, – Марк, я нисколько не…

– Прощай и – спасибо, – прервал он ее и вышел.

Настроение было на удивление хорошим. Давно Марк не испытывал в душе такого радостного подъема и бурляще-свежих чувств. Он зашагал по залитой утренним солнцем улочке, теперь уже не казавшейся ему столь убогой, как ночью. Даже эти невзрачные тесные домишки, кособоко ютившиеся справа и слева, не удручали своим видом. А попадавшиеся навстречу люди сплошь казались прекрасными.

Прогромыхала тележка – это тащил на рынок свой немудреный товар зеленщик. Он шел, не сутулясь, крепко ухватившись за ручки своей тележки, а проходя мимо, сделал полшага в сторону, чтобы не задеть Марка, да вдобавок подмигнул по-дружески. Марк, приостановившись, с удовольствием проводил его взглядом. Потом вздохнул полной грудью – утро было бодрящим и пахло свежей петрушкой и теплым хлебом. На мгновение Марк даже закрыл глаза и улыбнулся: «Положительно, сегодня должно произойти что-то отрадное!» И яркое синее небо, и эти живительные утренние запахи, и радующие своим видом прохожие – все вызывало приятные эмоции и обещало впереди удачу.

Он оглянулся на дом Юлии, на ее окно. Оно было все еще закрыто ставнями. Она не захотела смотреть ему вслед? Что ж, и хорошо. Но прежде чем свернуть за угол, он все-таки помахал напоследок рукой в сторону ее окна.

* * *

«Знакомство с этой женщиной ничего для меня не значило, и я быстро выкинул ее из головы. Готовился я в этот день к совершенно иной встрече. Встрече, о которой давно мечтал, – с Публием Сципионом. Нет нужды объяснять тебе мою восторженность и преклонение перед этим человеком!

Я доверил тебе все свое отчаяние из-за невозможности получить добросердечные наставления и уроки от собственного усыновителя – думаю, теперь более чем понятно мое упование на того, с кем советуется, можно сказать, весь Рим, на Публия Сципиона. Ты полагаешь, что я был чересчур самонадеян? Да, Сципион не наставник мне, не учитель – и никогда бы не стал им: слишком разные у нас с ним путь и судьба. Так что я соглашусь с тобой – я был самонадеян. Кроме того, смело добавлю, что, несомненно, был еще и глуп: лишь по пути на званый обед («Вот удача, что не позже!» – слышу я голос Валерия) я понял, чего, собственно, хочу от Сципиона, какого именно совета ожидаю. Но боги ли были щедры ко мне в тот день или звезды расположились на небосводе благоприятно, но мои надежды на беседу с великим цензором Рима невероятным образом оправдались. Хотя я до самого последнего мгновения боялся, что вмешается злой рок и все сорвется…»

* * *

– Ты идешь на обед к Гнею Домицию? – похоже, Луций был чем-то задет.

– Я приглашен. Вместе с Валерием.

– Кто ожидается из гостей?

Словно из опасения сглазить мероприятие и вспугнуть богов удачи, Марк для начала перечислил имена тех, к кому питал мало интереса, и лишь в конце назвал Публия Сципиона, его друга Га я Лелия, а также поэта Люцилия.

– Угу, – буркнул Луций, – в молодые годы в своем кругу они звались Сципион-насмешник и Лелий-мудрец. Хорошо. Ступай.

Как только приемный отец вышел из комнаты, Марк с облегчением выдохнул: он не просто хотел – жаждал увидеть близко и, если только это будет возможно, говорить с великим победителем Карфагена! Вполне вероятно, что сам Публий Сципион не захочет говорить с Марком. Понятно. Тогда Марк просто послушает беседу своих кумиров!

И не хватало еще, чтобы Луций запретил ему пойти к Гнею Домицию! А что? С Луция станется! Его решения порой были (по крайней мере, для Марка) необъяснимы и чаще всего – непредсказуемы. К примеру, однажды он без каких бы то ни было объяснений не пустил Марка к Гаю, когда у того гостили родственники из провинции, хотя самому Га ю явно благоволил. Зато не только позволил, но и самолично снабдил всем необходимым в дорогу, когда Марк, после болезни, захотел побывать в приморском поместье Гая, в Кайете…

* * *

«Та поездка к морю не просто поставила меня на ноги, а надолго настроила на положительный лад. В Риме, в столичной суете, что-то будто давило на меня, угнетало. Душевного подъема, душевных сил порой не хватало чуть ли не до физического ощущения удушья! Я не мог писать, не мог читать, замыкался, становился нелюдим и невыносимо скучен в общении. Не выручало даже хорошее вино. Про такие мои состояния Валерий говаривал: „Наш Марк опять блуждает в лабиринте своего Минотавра – уныния!“ Я благодарен тебе, Гай, за то предложение погостить в Кайете…»

* * *

Предложение Га я отдохнуть в его приморском поместье пришлось как нельзя более кстати! Для компании они, естественно, прихватили и Валерия. И по пути в Кайету были устроены настоящие скачки – следуя зажигательным призывам Марка и под его азартным руководством. Вся троица вдоволь нарезвилась, и дорога к морю получилась нескучной.

В поместье Га й нашел уйму всяких неотложных хозяйственных дел, и Марк с Валерием были «выпущены на волю» – по выражению самого Гая. С утра, наскоро позавтракав, приятели убегали на берег моря, где слугами была расчищена маленькая лагуна, или гуляли до самого заката, частенько даже не возвращаясь к обеду.