Да, нравственные требования Публия Сципиона были высоки! Это знали все. Но знали, верили и в другое: что бы Сципион ни задумал, что бы ни решил, что бы ни предпринял – он сделает это на благо Риму и останется в высочайшей степени справедлив.

И если квириты уповали на цензора в деле возвышения своей отчизны, то уповали именно на Публия Сципиона, но никак не на его коллегу по должности, традиционно выбранного с ним в паре, Люция Муммия. Этот Муммий был бесподобной противоположностью Сципиона абсолютно во всем! Публий был деятелен – Муммий безынициативен и ленив. Публий энергичен – Муммий медлителен и вял. Публий принципиален – Муммий мягкотел, если не сказать беспринципен. Вдобавок ко всему, первый был блестяще образован и эрудирован – второй же бескультурен до анекдотичности: рассказывали, что после взятия Коринфа, при погрузке ценнейших произведений искусства греческих художников и скульпторов, он предупреждал своих людей, что тем придется самим делать копии в случае потери или порчи оригиналов! Но к достоинствам Муммия можно было отнести его безотказность и бескорыстие, что и собрало ему немало голосов на выборах.

Размышляя об этом по дороге, Марк внезапно осознал, отчего так горячо стремится познакомиться лично со своим кумиром: «Я не знал, в чем состоит мой жизненный путь, мое призвание – вот что всегда терзало мой разум, маячило неясной тенью, беспокоившей душу. Теперь я знаю, чего хочу: узнать о своей судьбе, – и знаю, в чем начало решения – поговорить с Публием Корнелием Сципионом. Он непременно поможет мне!»

Чтобы в полной мере насладиться пришедшей ясностью, Марк еще раз прошелся по всей цепочке своих мыслей: «Я подумал о Сципионе, о его непререкаемом успехе на выборах. Затем – о его справедливости… Нет, сначала – о его строгости и беспощадности к нарушителям отеческих законов и о намерении восстановить добрые нравы в Республике, а уж потом – о его справедливости. А одновременно – о том, что о доброте и дружелюбии Публия Сципиона, равно как и о его просвещенности, просто легенды ходят. Вот так. И в этот момент появилась мысль… да-да, именно в этот момент, я подумал, что он мог бы мне помочь выбрать жизненное поприще!»

Вдруг улеглось в душе смутное, как шевелящиеся на дне оврага тени, беспокойство. Исчезло напряжение под ложечкой, какое возникало всегда во время разговора с Луцием или томило в школе, если он плохо знал урок. Теперь Марк знает свой «урок» – найти свое жизненное предназначение. И первым шагом в достижении желаемого станет встреча с Публием Сципионом. Пусть этот первый шаг и выглядит по-детски наивным: задать кумиру, как божеству на молитве, вопрос о своей судьбе и принять ответ так же – как от высшего божества. Каков бы этот ответ ни был. Наивно? Быть может.

Не отсутствием ли ясных жизненных целей объяснялось и накатывающее на него время от времени глухое уныние? Что ж, и это возможно. Марк никому, на этот раз даже Валерию, не скажет ни слова о происшедшей в душе перемене.

* * *

«Сказать, что дом Гнея Домиция был убран к обеду прекрасно, значит, не сказать ничего! Хозяин всегда заботился о хорошем убранстве жилища, даже когда собиралась обычная молодежная компания ровесников его сыновей. И все знали: старина Домиций не кичится ни богатством дома, ни его роскошным убранством, ни разнообразием дорогих блюд. Нет, он просто никогда не экономит и от всей души любит порадовать молодежь неожиданным сюрпризом. Я помню, как однажды у него в фонтане вода пахла ванилью, в другой раз – в каждом куске огромного пирога оказалось по серебряной монете, а за обедом пел хор невероятных красоток невольниц. А то экзотическая птица попугай вдруг начала выкрикивать имена присутствующих, да не просто так, а с добавлением какого-нибудь смешного словечка. Твой покорный слуга, к примеру, был награжден прозвищем „поэт-повеса“!

Гней искренне радовался и простодушно хлопал в ладоши, видя, что угодил, развеселил, порадовал своих гостей! Мне лично всегда доставляли удовольствие подобные, как бы выразился Луций, излишества. В нашем доме единственное, пожалуй, отступление от аскетики – разноцветная мозаика приветствия „Будь здоров и счастлив!“, красующаяся при входе, на полу вестибула. И то я подозреваю, что она появилась задолго до Луция. Луций если и одарил бы своих гостей мозаичным приветствием, то это была бы скупая, если не мрачная, надпись из серого булыжника: „Будь умен“.

Мы с Валерием явились одними из первых, как и положено гостям нашего ранга – молодым, только вступающим в общественную жизнь».

* * *

Марк был рад, что они пришли точно вовремя. И теперь с удовольствием разглядывал и плавающие в бассейне атриума душистые связки цветов, подобранных друг к другу точно по оттенкам, и в тон этим плавающим букетикам – роскошные цветочные гирлянды, обвивающие отверстие в потолке, над бассейном атриума, и уже стоящие в зале столы на изящно изогнутых ножках-лапках, и пышные ложа, устланные коврами и убранные валиками азиатского вида. Горели светильники, разливающие ровный свет, и, похоже, в их масло был добавлен какой-то восточный аромат: он плыл душистыми волнами, мягко обволакивая зал. По углам, в плетеных клетках, разливались звонкими голосами певчие птицы.

Слуги сновали туда и сюда, хлопотливо поднося новые и новые яства, хотя столы, казалось, уже готовы были подогнуть свои недюжинные ножки под тяжестью блюд. Валерий хищно оглядел все это роскошество и изобилие, потер руки и посмотрел на Марка с угрозой:

– Попробуй только помянуть сегодня о мужестве, воспитании воли или еще о чем-нибудь подобном!

Марк поспешно «испугался»:

– Что ты, что ты! Сегодня я…

Он не успел больше ничего сказать – Гней Домиций приглашал всех к столу.

Марк с радостью обнаруживал в себе только трепет приятного ожидания, предощущения важного – и ни толики того тягостного, тоскливого смятения и недовольства собой, что одолевало его в последние дни. Дни?! Недели! Месяцы!!!

Публия Сципиона пока не было видно, хотя гости уже заняли свои места на ложах вкруг невероятного стола, грянули кифаристки, и плясуны завели хоровод. Марк не волновался, он просто ждал.

– Ты не угощаешься? – спросил Валерий.

Марк посмотрел на свою пустую тарелку и рассеянно пожал плечами. Валерий, чтобы не огорчать хозяина, положил приятелю кисть винограда и персик, плеснул в чашу немного вина.

Из вестибула послышался отчетливый шум: вошла большая группа людей, и хозяева бросились встречать вновь пришедших.

– Марк… – Валерий взглядом указал приятелю в сторону прихожей.

Тот было привстал, но передумал: что суетиться? Публий Сципион пришел – это главное, а дальнейшее – в руках судьбы…

Марк ждал, что знаменитый цензор торжественно войдет в атриум в палудаментуме – пурпурной тоге, соответствующей его положению и должности. И выглядеть будет строго, быть может даже неприступно. Увидел же другое: стремительной, почти летящей походкой, легко опережая всех своих спутников, вошел невысокий человек в обычной, хотя и выглядевшей безупречно, белой тоге. Сципион был не просто невысок ростом – он и смотрелся если не хрупко, то, по крайней мере, не богатырем. И тем не менее, из-за твердости ли его движений, из-за энергии ли, которой лучились его глаза, из-за улыбки ли, так же светившейся внутренней уверенностью и спокойствием, – общее впечатление было: вошел человек необыкновенной силы и властности. При этом лицо Сципиона сияло дружелюбием и приветливостью.