Случайно или нет, но «Лайф» ухватился за слова, сказанные добрым пресвитерианином Джоном Гленном на первой пресс-конференции: «Не думаю, что мы смогли бы преодолеть все испытания, не будь у нас надежной поддержки дома». Да разве можно в этом сомневаться: семь безупречных миловидных куколок ждут их дома готовые предложить своим смельчакам любую помощь В этом было что-то идиотское и в то же время прекрасное. Неделей раньше, в номере от 14 сентября 1959 года, «Лайф» описал Гаса и других парней, стоявших на балконе папы римского, в статье под заголовком «Они готовы войти в историю». После этой публикации ни у кого не осталось никаких сомнений в том, что они – семеро самых храбрых людей и самых лучших пилотов за всю историю Америки, хотя кое о каких мелочах и приходилось умалчивать. Теперь «Лайф» выводил на тот же самый балкон Бетти и других жен.

И Бетти вовсе не возражала.

Им пришлось позволить журналистам и фотографам из «Лайф» приходить к ним домой и следовать за ними повсюду, но вскоре обнаружилось, что это не особенно тяжело. Довольно скоро все женщины поняли, что им вовсе не надо постоянно быть начеку. Сотрудники «Лайф» были очень симпатичными. Журналисты-мужчины благоговели перед Гасом и другими парнями – в их поведении даже чувствовалось легкое дыхание зависти, потому что корреспонденты были примерно того же возраста, что и астронавты. Но они проявляли лояльность. Во всяком случае, у них были подрезаны крылья: ведь Гас, Бетти, а также другие астронавты и их жены имели право осуществлять цензуру за всем, что появлялось в журнале за их подписью. Но журналистов это вовсе не смущало. Ни на минуту! Можно было слышать, как кто-нибудь из парней обсуждает по телефону с журналистом «Лайф» рукопись статьи, внимательно проходясь по каждой строчке и многословно объясняя, что должно остаться, а что нужно выкинуть. Да, у сотрудников журнала порою были собственные представления о том, что можно считать искренним, красочным и хорошим материалом. Они любили заострять внимание на таких темах, как соперничество между парнями, на таких увлекательных вещах, как выпивка-и-автомобиль, а также на теме страха и храбрости, о которой в братстве никто никогда не говорил… Ну и черт с ними! Дело было вовсе не в том, что ребята хотели прославиться как крутые парни в открытом космосе – нет, главное заключалось в том, чтобы не быть полным идиотом и не раскрыть подробностей своей личной жизни. Каждый кадровый офицер, и особенно младший, знал, как надо обращаться с прессой; перед нею лучше всего представать только в одном виде – с рукой, поднесенной ко лбу и намертво застывшей в военном приветствии. Если же ты позволил превратить себя в личность, дал изобразить себя как эгоиста или повесу, после этого оставалось только просить о пощаде. Это знали многие, включая генерала Джорджа Паттона. Именно так получилось со Скоттом Карпентером. Он был открытым и прямолинейным парнем и как-то рассказал одному из сотрудников «Лайф» о своем детстве и отрочестве. Получился классический «мамин пирог» – особенно в той части рассказа, где дедушка Скотта умер, а Скотт шатался по Булдеру, буянил и чувствовал себя чертовски плохо. Часть этих рассказов появилась на страницах «Лайф» без всякого согласования с НАСА, и Скотту пришлось несколько недель принимать на себя огонь… потому что он представил всю программу в дурном свете.

Что касается жен, то они рассуждали так же, как и все офицерские жены. Главным было не сказать и не сделать чего-нибудь такого, что могло испортить мнение о твоем муже. Но с «Лайф» не нужно было особенно беспокоиться на этот счет. Если Бетти или кому-нибудь еще случалось сказать в интервью что-то лишнее, они всегда могли взять свои слова обратно, прежде чем те появятся в печати. Время шло, и журналисты уже отчаялись вставить что-нибудь «личное» в свои статьи.

Мардж, жена Дика Слейтона, развелась со своим первым мужем; факт примечательный, но его нельзя было поместить на страницы «Лайф». «Разведенная жена астронавта» – сейчас это было просто немыслимое сочетание слов. Когда начался отбор астронавтов, Труди, жена Гордона Купера, жила отдельно от мужа в Сан-Диего. Журналисты «Лайф» могли знать об этом, а могли и не знать. Это был спорный вопрос, но в любом случае накануне битвы в небесах с русскими в журнале и речи не могло идти о непрочных браках астронавтов. Исключительные права на «личные истории» астронавтов и их семей, купленные журналом, не затрагивали таких опасных моментов.

И все же это самое «личное» не могло исчезнуть по взмаху волшебной палочки. Посмотрите, что они сделали с женой Джона Гленна, Энни. Энни была симпатичной и очень умной женщиной, но она страдала так называемым «легким заиканием» или «неуверенностью в речи». На самом-то деле она заикалась будь здоров: перед каждым слогом ей приходилось делать новый вдох. Энни относилась к этому с юмором и всегда могла сказать то, что хотела. Заикание действительно считалось недостатком – всюду, но не в журнале «Лайф». Здесь и речи не могло быть об ужасном заикании на «домашнем фронте».

Что же до Бетти, то ее вывели как умную, четко выражающую свои мысли и весьма компетентную Почтенную Миссис Астронавт. Большего она и не желала. Журналисты всегда могли умолчать о сыпи на лице или прыщах, если хотели заслужить место возле ангелов в отретушированном раю.

Мыс Канаверал находится во Флориде. Однако не все во Флориде одинаково прекрасно. Помните старую почтовую открытку? На ней были изображены две скалящиеся собаки возле фонарного столба, каждая задрала заднюю лапу, а надпись гласила: «Отличное место… между нами говоря». Нет, мыс Канаверал был далеко не Майами-Бич, не Палм-Бич и даже не Кей-Вест. Мыс Канаверал был Какао-Бич. Так назывался расположенный здесь курортный городок. Какао-Бич служил курортом для всего того племени любителей низкой арендной платы, которое не могло позволить себе отдыхать южнее. Какао-Бич являл собою само воплощение Низкой арендной платы. Здешние домики для отдыха выглядели как небольшие коробчонки с крылечками; автомобили «де сото» 1952 года выпуска с жалюзи на заднем стекле ржавели на просоленном воздухе возле бака с антисептическим раствором.

Да и пляж в Какао-Бич был дешевым. Во время прилива он составлял в ширину примерно триста футов и был жестким, как кирпич. Настолько жестким, что молодежь послевоенной Флориды, ездившая на автогонки в Дайтону-Бич в мечтах о гоночной славе, отправлялась в Какао-Бич и устраивала там свои собственные гонки по этому утрамбованному песку. А несчастные сукины дети, решившие тут отдохнуть, собирали в охапку детей и шотландские пледы и пускались наутек. По ночам из песка и травы пальметто вылезали какие-то доисторические блохи или термиты – трудно сказать точно, потому что никто никогда их не видел, – и кусали вас за лодыжки даже больнее, чем норка. В Какао-Бич не было таких вещей, как первоклассное обслуживание или красные ковры. Ковер, если бы кто-нибудь и рискнул его расстелить, тут же сожрали бы невидимые клопы, как их называли, – даже раньше, чем вы успели бы лечь на эту выжженную солнцем землю.

И именно поэтому астронавты любили Какао-Бич! Даже Гленн, который не пользовался всеми преимуществами низкой арендной платы.

Это место напоминало им рассказы об Эдвардсе или Мьюроке конца сороковых – начала пятидесятых, о тех легендарных временах. Это был один из тех бесцветных, песчаных, пустынных участков земли, от которых любой здравомыслящий человек стремится держаться подальше. А правительство отдает такие места под испытания новых опасных машин, и королями королевства убогих лачуг становятся те, кто эти машины испытывает. К югу от Какао-Бич располагалась военно-воздушная база Патрик – там находилась штаб-квартира атлантической ракетной программы и проводились испытания оружия «холодной войны»: управляемых ракет, баллистических ракет средней дальности и межконтинентальных баллистических ракет. А к северу от Какао-Бич, на самом краю Мыса, стояла огромная новая секретная установка, откуда и запускались все эти ракеты и неуправляемые снаряды. Это было пустынное место, ограниченное Атлантическим океаном с одной стороны и Банана-ривер – с другой. Почва тут была настолько песчаная, что сосны с трудом вырастали выше пятнадцати футов; а еще она была настолько болотистой, что змеи даже и не думали прятаться, увидев вас. Короче говоря, безнадежная каменистая пустошь, где позвоночные сдавались под натиском слизняков и невидимых клопов. Немногочисленные строения на базе сохранились еще со времен Второй мировой. И, подобно Эдвардсу в былые времена, Мыс, этот несчастный, забытый богом тупик в земной эволюции, вдруг стал раем – раем полетов-и-выпивки, выпивки-н-автомобиля, автомобиля-и-всего-остального – для тех, кого волновали такие вещи. Или, на худой конец, раем выпивки-и-автомобиля. Полетов здесь все еще не проводилось.