Он проснулся. Ласково провел рукой по ее спине, ягодицам, бедрам, потом рука скользнула между ног, поднялась вверх, к груди. Он погладил ее грудь, потом потер сосок большим пальцем.

– М-м, – прошептала она.

Никто не произнес ни слова. Он поднял ее ногу, положил себе на бедро, придвинул ее к себе и вошел в нее. Она была такой неопытной, такой наивной. Она не догадывалась, куда приведут его ласки. Она не могла подумать, что все может повториться так скоро, ведь они лежали на боку лицом друг к другу. Но потом она сжала внутренние мышцы, о существовании которых узнала лишь недавно, и почувствовала его восхитительную длину и твердость. И как глубоко он в ней. Он вышел и снова вошел в нее. Ей казалось, на свете нет более сладкого ощущения. Ей хотелось, чтобы это длилось вечно.

Потом она уснула крепко и глубоко. Он положил ее ногу так, чтобы ей было удобно, и укрыл одеялом. Но он крепко обнимал ее, очень крепко. Их тела были вместе. Ей нужно уезжать, подумала она, погружаясь в сон. Нет причины оставаться. Он добился своего, их брак не может быть расторгнут. Он вышел из-под власти семьи, которая, как ему казалось, пыталась подавить его. А она должна уехать, снова вернуться к своей жизни, постараться жить счастливо со своей семьей на шесть тысяч фунтов в год.

Но об этом она подумает завтра.

* * *

Ночью прошел небольшой дождь. Капли еще поблескивали на траве; холмы и деревья окутывал туман. Утро располагало к прогулке верхом. Маркиз Стаунтон стоял на мраморных ступенях перед парадной дверью, полной грудью вдыхая влажный прохладный воздух, и похлопывал хлыстом по голенищу.

Этим утром на террасе серой мышки не было. Он оставил ее в постели. Рано утром он разбудил ее, чтобы заняться с ней любовью, а потом предложил поспать подольше. Она обняла его подушку и уткнулась в нее лицом. Она уснула прежде, чем он успел подоткнуть одеяло, чтобы ей было тепло.

Он направился к конюшне. Он сошел с ума? Совсем лишился разума? Три раза за последнюю ночь, еще раз три ночи назад. Что, черт побери, он будет делать, если у нее будет ребенок? Если? Четыре раза, а он все еще думает «если»?

Маркиз решил прогуляться, чтобы проветрить мозги и восстановить силы после бурной ночи. Он нахмурился. Какого черта она вздумала писать письма так поздно? Если бы не это, то ничего и не случилось бы. Он ведь уже решил не поддаваться искушению и не входить в ее комнату, чтобы предъявить свои супружеские права.

Но его мрачные мысли были прерваны. Во дворе конюшни он встретил Чарлза. Тот уже сидел верхом на своем жеребце и сейчас выяснял, кто же из них главный.

– Ты, значит, не забыл еще первые уроки верховой езды? – крикнул Энтони, входя во двор.

Чарлз только сейчас заметил его. Он поднес руку к полям шляпы, приветствуя старшего брата.

– Стаунтон, – сухо сказал он.

– Заметно, что за прошедшие годы ты многому научился, – сказал маркиз. – Конечно, ты ведь кавалерийский офицер. Для тебя, наверное, ездить верхом так же привычно, как для других – ходить пешком.

– Полагаю, любой настоящий джентльмен должен владеть искусством верховой езды, – заметил Чарлз. – Извини, Стаунтон. Мне нужно ехать.

Маркиз остался стоять у ворот.

– На утреннюю прогулку? – спросил он. – Я тоже собираюсь. Поедем вместе?

Чарлз только пожал плечами.

– Как хочешь, – равнодушно ответил он.

«Во всем виновата моя вредная жена, – подумал маркиз, отказавшись от услуг конюха и самостоятельно седлая свою лошадь. – Эта маленькая ханжа с ее анализом характеров, моралью, утверждениями, что они все – одна семья». Когда в последний раз он навязывал свое общество человеку, который видеть его не желает? Может быть, этой малышке, которая никогда не была высокомерной с ним? Это она виновата в том, что у него появилась потребность поговорить с братом.

– Ты был в действующей армии? – спросил он, когда они скакали бок о бок через поле к холмам.

– Я был здесь, в резерве, – сказал Чарлз.

– Вот как? – удивился маркиз и искоса взглянул на брата. «В ярко-красном мундире своего полка он, должно быть, неотразим, – подумал маркиз. – Трудно поверить, что брату уже не двенадцать лет».

– Через месяц мы отплываем в Испанию, нас там ждут, – сообщил брат.

– А его светлость не возражает? – поинтересовался маркиз.

Брат ничего не ответил.

– Думаю, он вообще не одобрил твой выбор, – продолжил маркиз. – Он ведь хотел, чтобы ты выбрал Церковь, правда?

Он вспомнил, что когда-то говорил на эту тему с отцом. И помнил, как обещал непокорному Чарлзу свою поддержку, чтобы его не принуждали заняться делом, совершенно его не привлекавшим. Но потом ему пришлось уехать, и он не выполнил своего обещания.

Чарлзу, очевидно, не хотелось поддерживать этот разговор, и он пришпорил коня.

– Но я не помню, чтобы ты хотел стать военным, – продолжил маркиз, поравнявшись с братом. – Твоя любовь к армии возникла недавно?

Брат посмотрел на него жестким враждебным взглядом.

– Ты говоришь просто ради разговора, Стаунтон? – спросил он. – С каких это пор тебя интересует моя карьера или причины, по которым я выбрал именно такую карьеру? Только не говори, будто тебя это интересует как брата. Ты мне не брат, у нас просто одни родители.

Значит, Чарлза его бегство задело гораздо глубже, чем он думал. Тогда ему казалось, что мальчик быстро его забудет и, как свойственно молодости, переключит свои привязанности на кого-нибудь другого. Например, на Уилли. Очень наивно с его стороны. Но тогда ему самому было всего двадцать. Столько, сколько сейчас Чарлзу.

– Ты хотел стать джентльменом, иметь землю, фермы и свои обязанности, хотя земли у тебя нет. Ты надеялся, что Уилли выберет церковь или армию, а его светлость разрешит тебе помогать ему в управлении этим поместьем или каким-нибудь более отдаленным. Мне хотелось получить дальнее поместье. И мы часто шутили на эту тему. Я бы разрешил тебе жить там и управлять поместьем вместо меня, а я развлекался бы в Лондоне.

– Именно это ты и делал, – сказал Чарлз. Впервые в его голосе прозвучала откровенная обида. – И с огромным успехом.

– Ты знаешь, почему я уехал из дома? – спросил маркиз.

– Да, – засмеялся брат. – Его светлость не позволял тебе охотиться за любой юбкой в радиусе десяти миль от Инфилда. А после смерти матери никто и ничто не удерживало тебя здесь.

Маркиз вздрогнул. Возможно, ему нужно распрощаться. Или попытаться объяснить. Но нет, невозможно рассказать про боль, оскорбления и унижение.

– И Уилли выбил бы тебе зубы, если бы ты подошел к Клодии, – добавил Чарлз.

Так. Значит, двенадцатилетние иногда замечают и понимают больше, чем думают взрослые.

– Я любил Клодию и думал, что она любит меня, – сказал Энтони. – Но раз она вышла замуж за Уилли, то я никогда не подошел бы к ней.