— Да.

— А теперь работаешь в булочной?

— Нет, пару недель назад я уволился. Кто-то украл хлеборезку, а свалили на меня.

— Чем же ты занимаешься?

— Работаю на кладбище. Я теперь кладбищенский работник, копаю могилы.

— Да иди ты! Могильщик?

— Нас больше не называют могильщиками. Кассиры теперь тоже «операторы». Но на самом деле я — могильщик.

— Где?

— В Брэдфорде, на том маленьком кладбище у Сент-Мэри.

— Шутишь? И надолго?

— Не знаю. Не знаю, как это узнать. Будущее — загадка для меня.

— Здорово, что ты заглянул к нам. Кайл. Я в процессе, я прокладываю новый путь на карте человеческого знания, это интервью — часть моего исследования. Хочу вывести закономерность, связь между стремлением к умозрительному знанию и определенными типами отчаяния. С этой точки зрения твоя история о кошке весьма поучительна.

— Твоему отцу стало лучше после того, как он выписался?

— Да, замечательно. Просто замечательно.

— У меня никогда не было такой энергии, как у тебя, Дэн.

— Пустяки, пустяки, все это замечательно интересно.

— Странно, что я снова в Брэдфорде. Но там — мир и покой. Приезжай, навести меня как-нибудь, если тебе захочется куда-нибудь поехать.

— Конечно, конечно! Эл! Ты что делаешь?

— Ш-ш! Слышишь? Там кто-то под дверью.

— Кто это, Эл?

— Не знаю. Управляющий, наверное.

4. Интервью с Уэнделлом Липпманом

— Дэниэл Маркэм проводит интервью номер 3, 16 июня 1997 года, «устная социология философского влечения у молодых людей», заявки на грант поданы в Национальный фонд гуманитарных наук, Национальный центр психиатрии, Центр медицинского контроля, Министерство внутренних дел Соединенных Штатов, а также в министерства здравоохранения, социального обслуживания и образования. Кассета номер ЗВ1997. Субъект, Уэнделл О. Липпман, белый, двадцати одного года, проживает на Джамайка-Плэйн, Бостон. Первый вопрос. Мистер Липпман, не могли бы вы назвать свое полное имя для протокола?

— Уэнделл Оливер Липпман.

— Благодарю вас. Итак, мистер Липпман, вы пришли сюда с целью принять участие в новаторском исследовании. То, что вы скажете сегодня, может изменить жизнь миллионов наших сограждан. Надеюсь, это не прозвучит излишне пафосно, но вы должны знать, что занимаете сейчас стратегическую позицию, вы можете сыграть ключевую роль, какой у вас не будет, скорее всего, больше никогда в жизни, имеете шанс повлиять на будущее нации, приоткрыв нам окошко в душу молодого американца. Вы готовы принять на себя такую ответственность?

— Наверное. В смысле я вчера только познакомился с Элом в парке…

— Мистер Липпман, вы должны понять: в данном случае мистер Тюрпин является лишь посредником, связавшим вас со мной. Ваши отношения с ним представляют собой эмпирическую необходимость, но, впрочем, они абсолютно нерелевантны. Данное исследование заинтересовано в вас, qua [ Qua — как (лат.) ] личность, а не qua приятель Эла. Вам ясно?

— Что еще за «ква»?

— Мистер Липпман, как по-вашему, я провожу интервью или, по-вашему, это вы его проводите?

— Вы, полагаю.

— То-то и оно, мистер Липпман, то-то и оно.

— Слушай, парень, я что имею в виду, Эл просто сказал, чтоб я как-нибудь зашел, дескать, поговорим о Боге и все такое, я не против, но вообще-то я зашел насчет травки.

— Для протокола: с данного момента я отмечаю, что субъект настроен враждебно.

— Что?

— Назовите авторов и названия книг, прочитанных вами за последние пять лет.

— Все подряд?

— Да, мистер Липпман, очень вас прошу.

— Очень уж вы настойчивы на хрен!

— Вы закончили с личными замечаниями? — Ну…

— Хорошо. Так что же вы читали?

— Ну, я читал ту книжку насчет войны в Заливе, насчет того, типа, что информации-то было полным-полно, но никакого анализа, это было что-то новенькое.

— Можете ли вы указать для протокола свой уровень образования?

— Хожу в колледж.

— Точно. Оставим вопрос о книгах. Может быть, вы могли бы поведать нам о своем интересе к философии, как он возник. Ведь вы интересуетесь философией, верно?

— Само собой.

— Отлично. Как возник этот интерес?

— Ну, когда я в первый раз обкурился…

5. Интервью с Карлом де Хутеном

— Сегодня мы беседуем с Карлом де Хутеном… ему двадцать семь лет и он проживает в западном Сомервилле. Мистер де Хутен…

— Сойдет и «Карл».

— Хорошо. Карл — как вы себя называете?

— Аспирант-заочник.

— Аспирант-заочник. Что это значит?

— Я связан со множеством отделений.

— Он выпускник Нью-Йоркского универа по курсу философии. Карл, скажите нам, как вы впервые ощутили интерес к этой теме?

— В детстве. Соседская девочка затеяла торговать лимонадом с лотка. Моя мать решила, что я непременно должен участвовать в этом предприятии, исходя, как я осознал впоследствии, из тех соображений, что я чересчур много времени провожу дома. Я боролся с этой идеей не на жизнь, а на смерть, ибо затея продавать людям разведенный сахарный сироп не представляла ни малейшего интереса в моих глазах. Однако мама стояла на своем и зашла настолько далеко, что вступила в контакт с родителями девочки с просьбой принять меня вдело, и эти переговоры увенчались успехом. Мне было велено сесть с девочкой за ее столик-лоток — иди, дескать, и развлекись хорошенько! И так из опыта пребывания рядом с этой девицей — Верена ее звали — у меня впервые возник интерес к искусственному разуму. Перед лотком Верена вывесила ценник, возвещавший: 20 центов за стакан лимонада. Интересно другое: вопреки этому ценнику с разных клиентов она брала по-разному. Например, если приходила ее подружка Джуди, она неизменно отделывалась гривенником, а с мальчиков, наоборот, причиталось, как правило, на пять центов больше, целый четвертак, на том основании, что 20 центов — это за сам лимонад, а еще стаканчик. Когда возле нас притормаживал автомобиль и шофер обнаруживал готовность совершить покупку, Верена хлопала меня по плечу и заставляла опуститься на колени перед столиком, чтобы загородить ценник — из чужаков она выжимала полдоллара, а то и доллар. Я пытался протестовать, дескать, нечестно, а она ухватила меня обеими руками за щеки и проорала: «Ты тут сидишь только потому, что меня мама заставила!» Примерно в ту же пору я разобрал на части подаренный отцом калькулятор и попытался проследить все проводки, смотрел в лупу на микрочип, воображал, сколько там внутри миниатюрных ячеек и как там любое вычисление разбивается на бинарные компоненты. Однажды днем я наблюдал за Вереной, отмечая, как меняется выражение ее лица при виде трех девочек постарше, которые приближались к нам по дороге. Она пыталась вычислить, сколько с них взять, и тут меня осенило: если разобраться, как устроен ее мозг, проникнуть в синапсы, в бинарный код, понять, постичь, как движется внутритканевая жидкость и так далее, ее мысли можно будет предсказывать и даже воспроизводить, и ее капризы, перемежающиеся приступами уступчивости, подчинятся алгоритму, работе чипа в материнской плате. Вот с этого и началось.