уже два раза – он мои попытки отталкивает очень грубо и неприятно, зачем мне лишний раз выслушивать, что я лицемер и неправильно живу. Конечно, я неправильно живу, но кто вообще живет правильно? Явно не мой сегодняшний компаньон. Он, тем временем, совсем расслабился, чуть ли не растекся по стулу. Пиво, видимо, перестало его привлекать – стакан стоял наполовину пустой.

– А твой стакан наполовину пуст, или полон?

Он медленно отвел глаза от экрана, посмотрел на стакан, потом на меня.

– Весьма оригинальный вопрос, конечно. Мой стакан почти расплескался, но в нем пока еще кое что осталось. Не этот конечно, этот я сейчас допью и твой вопрос сам собой снимется. Стакан моей жизни. Человек – это же сосуд, да?

– Ну, знаешь, я тебя особо не задевал, но ты достаточно всего на меня выплеснул. Даже и не знаю, что там в твоем сосуде.

– Ничего хорошего. Боль и смирение, как у всех нас. Наверное, ты прав. Надо бы встретиться с братом. Только я не знаю, как это сделать. И мне страшно.

После этих слов он взял свой стакан в руку, пару секунд на него посмотрел, а потом мгновенно выпил его целиком.

– Как вот ты думаешь, как могут встретиться два человека, которые ничего друг о друге не знают? Что должно произойти? Случайность? Или нужно как-то эту случайность вызвать? Случайности же бывают, правда? Просто так?

– Ну, наверное, бывают, да. Но я бы на твоем месте попробовал найти какую-нибудь информацию о твоем брате, и уже с этой информацией вызвал бы случайность. Подожди! У вас же оба родителя умерли, он не приезжал на похороны?

– А ты сам-то как думаешь?

– Ну да. А наследство там, вот эти все вещи?

– Ну, формально, половина наследства принадлежит ему, я думаю, он может его забрать в любой момент, когда захочет, мне не жалко. Другое дело, что он, скорее всего, не будет этого делать – если бы ему это было важно, наверное, он бы уже появился как-нибудь. Я не знаю, где он живет, но подозреваю, что у него достаточно денег, чтобы не думать о наследстве от родителей. И еще мне почему-то кажется, что ему вообще все равно на деньги. Живет себе где-нибудь один, как монах, и особо не думает об окружающем мире.

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю, мне почему-то так кажется. Я ведь его совсем не знаю, точнее, не знаю, что с ним стало и кем он стал, но мы с ним, все-таки, вместе выросли. Я могу предположить, что он не особо активен социально и что ему не так уж сильно этого хочется. Просто предположение, ничего больше.

– А вы сильно похожи?

– Ну, вряд ли сильно, но похожи. У нас же было одинаковое детство и одни родители. Наверное, мне было проще, потому что у меня был старший брат, а у него не было. Так что, вполне вероятно, что он – это как я, только еще больше нелюдимый. Это снова предположение, я не могу знать наверняка. Поэтому мне и страшно встречаться с ним – я не люблю встречаться с людьми. Хоть я журналистом и работал, но то, все же, была работа, а это жизнь. Ты тоже не в счет, это скорее исключение, которое случается один раз в тысячу лет. И он, я думаю, тоже не любит встречаться с людьми. С людьми вообще не очень весело встречаться.

Он немного помолчал, потом покачал головой и повторил:

– Да, не очень уж и весело. Знаешь, я вот думаю иногда: а что бы было, если бы Ира не погибла? Наверное, мы поженились бы. Я бы хотел, чтобы мы поженились, я бы постарался, чтобы так и вышло. Наверное, у нас уже был бы ребенок, а может и не один. У них было бы куда более приятное детство, чем у нас с братом, ты уж можешь мне поверить, здесь я бы постарался еще лучше. Так, как никто никогда не старался. И, я уверен, Ира была бы хорошей матерью. Да. Я уверен. Сколько бы ему сейчас было, старшему? Лет пять-шесть, наверное. Он бы уже готовился идти в школу, был бы уже совсем взрослым, но еще не успел бы стать таким скучным, как все взрослые. Смешно, да? То, что я сижу сейчас и фантазирую, как могло бы быть. И ведь так правда могло бы быть, я очень хорошо себе это представляю. Мы были бы вполне обычной семьей, я согласен, чтобы мы стали обычной семьей, ведь это была бы наша семья. Знаешь, я почему-то уверен, что мы бы много путешествовали. Сейчас я никуда не езжу, уже давно, мне надоело куда-то ездить, как и примерно все остальное, но мы – мы бы путешествовали, да. Я бы хотел, чтобы мой ребенок посмотрел мир, чтобы он увидел, что люди везде живут по-разному, но они все одинаковые. А еще, я уверен, что наши дети не плакали бы в самолете и не боялись турбулентности. Я вот боюсь турбулентности, а они бы не боялись. И мы были бы счастливы, что бы это слово ни значило. Я бы узнал, что это слово на самом деле значит, узнал бы, и показал своей семье.

Он обхватил свои щеки ладонями и посмотрел прямо мне в глаза. Чуть ли не первый раз за весь вечер.

– А еще знаешь, мне очень интересно, что бы было, если бы я все-таки нашел в себе силы и закрыл ту дурацкую сессию. Не ушел бы служить. Мне кажется, что Ира бы не умерла тогда. Ведь все бы поменялось. В тот день она могла бы выйти из дома на десять минут позже, потому, что я не мог выбрать, что надеть, или потому, что я не мог перестать её целовать, или что-то еще. И она не попала бы в тот поезд. И в тот вагон. И осталась бы жива. И даже, знаешь, даже если бы мы с ней все равно расстались через какое-то время и все мои фантазии навсегда остались бы фантазиями, – сейчас она была бы жива. Это же так просто, мне просто надо было закрыть одну сессию. Это же очень простая вещь, очень банальная. Это вещь даже не нужна никому толком-то, вообще никому. И почему-то от нее так много зависело. Есть такой вопрос, который каждый человек себе наверняка задавал, хотя бы раз в жизни, я его сейчас тебе задам, но ты не отвечай.