Такова жизнь. Я, впрочем, совершенно одобряю твои действия. Я рад назначению графа Брюля, и сопротивлялся бы до последнего, если бы мне предложили постоянную должность. Прощай, драгоценный друг, почта отправляется.

Канкрину

Санкт-Петербург, 1 (13) ноября 1829 г

Высокородный г‐н граф, высокочтимый г‐н министр финансов!

Если возможности научного исследования обширной части земной поверхности я обязан милостям великого монарха, если это путешествие, сегодня завершенное мной, дало мне восхитительные случаи наслаждаться природой, то моим первым и святым долгом было приношение моей самой почтительной благодарности. Мог ли я ожидать большего, чем то, что мы получили за семь месяцев?

Как исчезли все «препятствия», когда отеческая забота правительства открывала «на Урале и Алтае» в равной мере все пути? Поэтому новое подтверждение высочайшей милости Е. И. В., полученное мной только что из рук Вашего Сиятельства, заставило меня покраснеть209. С почтительной благодарностью принимаю этот публичный знак монаршей милости, который навсегда останется дорогим для меня, потому что ею оказан почет науке, а ей с ранней юности и в течение всей моей переменчивой жизни были посвящены все мои силы. Подарок великого дарителя становится еще прекраснее благодаря сопровождающим его любезным словам Вашего Превосходительства. Что из всего этого надлежит Вам, хорошо знаю и я, и мои ученые друзья Эренберг и Розе. Если бы у нас нескромно вскружились головы, мы бы добавили здесь, что благодаря нам об этом будут знать и потомки.

С совершеннейшим почтением и преданностью

Вашего Сиятельства

покорнейший слуга

Александр Гумбольдт.

Вильгельму

Санкт-Петербург, дом генерала Шёлера,

9 (21) ноября 1829 г. (суббота)

Просто стыдно, мой драгоценный друг, что я лишь сегодня, спустя восемь дней после приезда сюда, нашел необходимое время, чтобы послать тебе небольшое свидетельство моей дружбы и любви. Я нашел здесь твое милое письмо от 4 ноября и другое, очень интересное, от Гедемана, которые оба ввели меня в курс дела обо всем происходящем с близкими. Путешествие почти через все части европейской России настолько умножило общественные связи и химерические представления о моей полезности для чего-либо, что я едва выдерживаю груз всех обязательств, которые накладывает на меня мое положение. Мое здоровье великолепно; император со свойственной ему деликатностью уже во время нашего пребывания в Москве пожаловал Розе и Эренбергу орден Св. Анны 2 степени. Мне же в самый день моего приезда сюда был вручен орден Св. Анны 1 класса с императорской короной (это соответствует бриллиантам, которые больше не присваиваются)210 в сопровождении чрезвычайно лестного письма. Е. И. В. передал мне свое сожаление, что болезнь все еще препятствует ему «приобщиться к моему просвещению» (profiter de mes lumières). Надеюсь, он совершенно поправится до моего отъезда, который я хотел бы назначить на 1 декабря. Императрица уже всемилостивейше приняла меня; вчера я обедал у наследника престола; сегодня утром снова зван к императрице – короче говоря, благожелательность по отношению ко мне проявляется лишь в возрастающей степени. Император пока на постельном режиме и принимает только свою семью. Сообщение в сегодняшней «Петербургской газете» придаст моему путешествию особый блеск. Я сказал императрице, что мы привезем с собой алмазы. Это исполнилось: открыли их, правда, не мы, но мы способствовали этому. Открытие сделал наш сопровождающий, через три дня после того, как мы расстались. Написанная графом Полье без моего ведома статья чрезвычайно лестна для меня, ты вскоре прочтешь ее во всех газетах. Начинается она так: «Путешествие барона Гумбольдта на Урал способствовало открытию, которое может представлять интерес равно для науки, как и для России, а также для землевладельца, который это открытие сделал. Более двух лет назад г‐н фон Гумбольдт заметил чрезвычайную схожесть бразильских гор с Уралом; он был убежден, что в Сибири найдутся алмазы, как нашли их в Америке. Путешествие на горные прииски Урала укрепило его в этом предположении, камергер Е. И. В. граф Полье, сопровождавший знаменитого путешественника, после разговоров с ним пришел к тому же убеждению. При отъезде г-на Гумбольдта в Тобольск граф Полье расстался с ним, чтобы посетить владения своей жены, лежащие на западном или европейском склоне Уральских гор. По приезде первой заботой его было начать исследования в россыпи около Бисерска211. Они увенчались успехом». «Уже найдены семь алмазов от ½ до 5/4 карата, и очень красивые. Я знал об этой тайне уже два месяца, но не решался о ней говорить, пока граф Полье (который, к сожалению, ныне тяжело болен) не счел правильным об этом сообщить. Это замечательное открытие, которое по меньшей мере указывает на эпоху нашей поездки.

Я бесконечно рад, что твое здоровье после поездки улучшилось и что твои благочестивые хлопоты о памятнике увенчались успехом. Если бы я мог принять участие в траурной церемонии! О, бедные Кунт и Эйхлер… как исчезает все на Земле… Я не осуждаю, мой дорогой друг, твое пребывание в Тегеле, я буду заботиться там о тебе, какой бы суровой ни выдалась зима. Следует дать тебе возможность делать то, что тебе представляется правильным для своего покоя. Я никогда не осуждаю ничего, что может каким-либо образом способствовать твоему покою и принести немного радости, которую оставила тебе жизнь. Я совершенно сопереживаю тому, что происходит с тобой. Никто на свете не любит тебя искреннее, чем я. Моя жизнь всегда будет связана с твоей, мы никогда не будем разлучаться надолго. Тысячи сердечных приветов родным. Я напишу со следующим курьером несчастному Кунту, надеюсь, мое письмо еще застанет его. Скажи г-же Зайферт, что у ее супруга «все отлично».

А. Гумбольдт.

Вильгельму

Петербург, 16 (28) ноября 1829 г

День восшествия на престол – хлопотливый и ужасный. Через час я должен произносить свою большую речь в Академии. Императрица не может быть из‐за болезни, но пошлет наследника212, великую княгиню Елену213, великого князя Михаила214, весь город, и женщин. Сегодня один из величайших дней в моей жизни. Полагаю, моя речь на французском о преимуществах протяженного пространства России и ее положения для естественных наук будет иметь резонанс. Я писал ее две ночи. 2 декабря я еще не смогу уехать. К сожалению, император был в серьезной опасности, но, слава Богу, замечательный правитель спасен. Он еще в постели, но уже на пути к выздоровлению. Он часто говорит обо мне и обязательно желает видеть меня до моего отъезда. До сих пор с ним виделся только Волк215. Возможно, мне придется ждать больше