Женщина словно оправдывалась: мол, не по ее вине получилось такое транжирство…

— А чего жалеть, ведь для детей! Пускай растут здоровыми и счастливыми! — успокоила ее Василина и опять залюбовалась медвежонком: уставился, рыженький, в небо, и шерстка блестит на солнце, как шелковая…

— Пусть и вашим детям судьба подарит здоровье и достаток… — Спутнице хотелось отблагодарить за поддержку и добрые пожелания. — А знаете, дорогая, взрослые сейчас, слава богу, всем могут детей побаловать… Вот и мой выздоровеет, на ноги станет и заработает…

— Конечно, заработает! Вы молодые, все впереди… — согласилась Василина. Она была уверена: муж на радостях велел накупить гостинцев, а жена не удержалась, добавила от себя…

Река шумела, то приближаясь, то удаляясь от дороги.

«…Взрослые сейчас… всем могут детей побаловать…» — в который раз повторила про себя и все смотрела на сумку, где красовался глазастый мишка и выглядывала продолговатая коробка с куклой.

Из тумана давно прошедших лет снова пришло к старой матери жгучее воспоминание о той скаредной, жестокой нищете, что опустошала сердца людей… Никому на свете не рассказала бы о пережитом, особенно теперь, когда наступило время, такое щедрое на добро и ласку для детей.

Хватит и того, что память о прошлом неволит, затягивает, как серая паутина… И нет от нее спасения…

Спутница шла молча.

Василина глубоко задумалась. Что встало перед ее мысленным взором? Что видела?

Дома оставила малышей на Маричку, а сама пошла с Васильком поглядеть на ярмарку. Лучи теплого летнего солнца падали на головку мальчика, он крепко держался за мамину руку, чтобы не потеряться в толпе, которая растеклась по всей длинной главной улице села. Здесь заранее уже установили брезентовые палатки, подняли навесы лавок и так поставили столы, чтобы был между ними проход.

Мальчик хотел видеть все сразу, и матери приходилось беспрерывно дергать его за руку — ее тоже увлекло красочное, пестрое зрелище…

На просторной площадке устроились нищие; каждый выставлял напоказ то, чем обездолила злая судьба, — незрячие глаза, культи рук и ног, незаживающие раны, жалкие лохмотья, едва прикрывающие тело…

Василина достала узелок, высыпала на ладонь мелочь, и каждого оделила по возможности — кому бросила в рваную шапку, кому положила в тарелочку. Шершавая материнская рука одаривала убогих, о которых обязан помнить и заботиться тот, кто здоров…

— Чего это вы, мама, всем-всем денежки даете? — спросил Василько — калеки испугали его.

Мать не ответила, нахмурилась и молча пошла дальше.

— Мама, отчего вы каждому подали, кто только просил? — не успокаивался мальчик. Мал был еще, не мог понять смысл благодеяния — доброго народного обычая, освященного традициями.

— Никто, сынок, не заговорен от бедности и несчастья, от огня и воды, и до смерти человек беззащитен… — наконец ответила мать, голос ее терялся в гомоне ярмарки. И словно вдогонку им высвистывала, заклиная, дудочка исклеванного оспой слепца.

По ярмарке ходила недолго. Да и пришла, только чтобы показать ее мальчику, очень уж просил. Купить, правда, кое-какую мелочь для хозяйства тоже хотела — на более крупное (ох как нужна была одежда!) капиталов не наскребла… Потому и уводила мальчика все дальше от лавок — еще попросит обновку, а что дашь?

Но Василько вовсе не был таким уж покладистым и неразумным. Он быстро приметил натянутый между столбиками шнур с разными цветастыми безделками, а поодаль целое сказочное ожерелье из игрушек… Они сверкали, манили взор, лишали покоя… И уже не мать вела мальчика, он тащил ее за собой, расталкивал детей и пробирался к прилавку. Можно было подумать, здесь бесплатно раздадут все, что приглянется….

Непросто оказалось добраться до игрушек. Нельзя выпустить мамину руку — без нее ничего не купишь… А она не проявляла никакого интереса к таким удивительным вещам…

Рядом незнакомый мальчишка со счастливым раскрасневшимся лицом размахивал белой лошадкой на колесиках и одновременно свистел в свисток так, что закладывало уши… Василько застыл на месте и потерял дар речи — он видел чудо, которое и во сне не приснится! Но счастливчик заторопился уходить, будто испугался, что кто-то посягнет на его сокровище…

Невольно мать и сама стала разглядывать заваленный товаром прилавок и развешанные на стенах гирлянды игрушек, вроде бы заинтересовалась не только для ребячьей забавы…

— Ой, смотрите, смотрите, сколько свистков! — Василько увидел кучу сахарных свистков всех цветов радуги. Над ними летали осы, и толстая торговка веничком отгоняла их от приторного товара. — Мама, купите, пожалуйста! — Мальчик просил так жалобно, что тронул бы и каменное сердце…

Отвернулась от сладкого соблазна и засмотрелась на кукол. Они сидели рядышком, одна возле другой, словно взялись за руки. Круглые личики, синие глазки, пухлые ручки и ножки напомнили маленькую Аничку, когда играла она, пеленая березовое полешко… Подумала: «Купить бы куклу! Вот радость была бы! А на что? Лишнего геллера на сахарный свисток нету…»

Василько подпрыгивал от возбуждения и дергал ее за руку.

— Они плохие, сынок, горькие! — попыталась уговорить. — Зубки заболят, почернеют, раскрошатся…

— Пусть болят, пусть крошатся, а вы купите! — не сдавался мальчик. И в самом деле, сколько раз в своей жизни пробовал ребенок покупной сахар? Где уж тут повредить!

Мордатый торгаш, словно назло матери, выхватил из кучи три свистка и дунул с такой силой, что люди вокруг зажали уши.

— Купите же, мама! — Василько в отчаянии таращил на мать голубые глазенки.

— Подожди, подожди! Лучше я тебе погремушку куплю! — и показала сыну на яркие жестяные бубенчики, они весело звенели в руках лавочника. — Такой все поиграете, а свисток растает во рту, вот тебе и вся ярмарка!

Недавний соблазн был тут же забыт, новый казался не менее заманчивым… А продавец, размахивая пестрой игрушкой, орал, перекрикивая всех:

— За крону! Бери, баба, за крону! По дешевке! Завтра будут по две! — Он чередовал нагловатые уговоры, и мать вконец растерялась. Возьмешь поглядеть, решит, покупаешь! Удивило и обидело: «Бери, баба!..» Впрочем, на ярмарке не до церемоний, и не успела оглянуться, как погремушка во всем своем разноцветном великолепии оказалась у нее в руках. Солнечные лучи отражались в круглых бубенчиках, и Василько представить не мог, что мама не купит такую красоту… То-то всем радости будет!

И погремушка звенела, бренчала, отзывалась такой веселой скороговоркой, что Василина сама радостно, по-детски улыбнулась.

— За сколько отдадите? — посмотрела на лавочника, крепко сжимая узелок с мелочью, которую грош за грошом копили для полезной покупки и надежно хранили…

— Тебе, баба, за крону! — Торгаш явно отводил душу в ярмарочной болтовне. В городе покупатель требовательный, избалованный, ему не всучишь ерунду втридорога, не покуражишься…

— А чтобы купить? Возьмите полкроны! — подумала, может,