Она теперь сутками напролет лежала в своей .ши­карной гостиной, изредка отвлекаясь от несшего пол­нейшую чепуху телевизора, чтобы без всякого аппети­та принять пищу либо не без усилий выполнить неслож­ный комплекс физических упражнений, прописанных ей приходящим доктором, которого «организовали» люди, что ее охраняли. Они, кстати, менялись после суточных дежурств, но Светлана перестала обращать на них внимание — боль ушла, интерес к мужчинам пропал, осталась странная апатия. Но как-то ночью, когда она не спала и решила уже принять снотворное, чтобы избавиться от тревожного чувства, ей вдруг при­шла в голову мысль: а что с ней происходит?

Да, ей прислали уведомление, да, с нею были лю­безны и предупредительны. Но ведь она там, в дирек­ции, была не одна, а вместе с Виктором. Да, они твердо обещали, поскольку те денежные средства, о которых вел с ними переговоры Виктор, по его словам, были им перечислены. И тогда же было сказано, что буквально днями ее пригласят для заключения контракта. Но если это так, то почему же они упорно молчат теперь? Чего ждут?

И тут словно ошпарила невероятная мысль. Ей же отлично известно, что и по телевидению, и в газетах подробно расписывалось то покушение! Сама она ни­чего этого не видела, не было тогда времени, а после — желания. Но ведь у руководства Большого театра мог­ла возникнуть мысль, что после того покушения ника­ких больше переговоров о переходе примы-балерины Светланы Волковой из Санкт-Петербургского театра оперы и балета в труппу Большого театра быть не мо­жет! Никто из них даже не поинтересовался состояни­ем ее здоровья! По меньшей мере — подло! Да и она сама ведь тоже не позвонила, не приехала, не показа­лась, откуда же им знать, что с ней? Нет, могли бы, ко­нечно, даже обязаны! А что не сделали, не поинтересо­вались, в конце концов, Бог им судья. Значит, пора на­помнить о себе.

Охрана не советует ей пока покидать квартиру без острой надобности. Все, в чем она нуждается, ей обес­печивают — молча и как будто равнодушно. Словно она и не женщина. Но это — их дело, она им за это пла­тит приличные деньги. Но что значит — нельзя, если срочно надо?

И Светлана решила прямо с утра созвониться с ди­рекцией Большого театра, с этим смешным, лысым ко­ротышкой Ахундовым, который ей без конца строил умильные глазки, когда она посещала дирекцию, и су­ровым тоном поинтересоваться, почему с нею до сих пор не заключен обещанный контракт. А если спросят, отчего-такой тон, она ответит, что в связи с легким ра­нением, которое, впрочем, не оказало никакого влия­ния на ее творческие способности и физическую фор­му, она тем не менее собирается немного отдохнуть, скажем, на юге Франции — перед грядущим сезоном. Вот так, категорически и безапелляционно указать им на их место. На будущее. И после того как решение было ею принято, она практически мгновенно заснула и про­спала до утра сном счастливого младенца.

Утром она впервые за время болезни с удовольстви­ем сделала привычную зарядку, приняла душ, наложи­ла минимум макияжа, затем легко позавтракала, не за­быв предложить и дежурившему в прихожей на диван­чике, поставленном специально для этой цели, охран­нику Николаю Щербаку, но тот вежливо отказался. Поинтересовался, правда, куда она собирается сегодня выйти. И есть ли в том острая необходимость.

Объяснять было долго, да и вряд ли этот человек, с абсолютно отсутствующим на лице выражением хотя бы элементарного внимания к собеседнику, понял бы ее нео­тложную нужду. Сказала, что должна предварительно созвониться с дирекцией театра по поводу контракта, а затем, видимо, и подъехать, чтобы его подписать.

— А что, сюда привезти этот ваш контракт нельзя? — с тупым равнодушием спросил охранник.

— Можно, — теряя терпение, с легким вызовом от­ветила Света, — но это, извините, в приличном обще­стве не принято. У нас, на театре, свои законы, кото­рые мы все стараемся блюсти.

— Ну раз так, какой базар? — грубовато согласил­ся Щербак. — Я только согласую с моим начальством.

— Сделайте одолжение, согласуйте, — ядовито «одобрила» она и добавила: — И машину мне вызови­те, пожалуйста.

— Бу сделано, — кивнул он и, достав свой мобиль­ник, вернулся в свою прихожую.

«Странный тип, — подумала Света. — Здоровый, как бык, и, похоже, такой же тупой. Как им доверяют вообще охранять человека?»

Откуда ей было знать, что майор спецназа ГРУ Ген­штаба Министерства обороны СССР прошел Афган и Чечню, служил в доблестном МУРе, пока его Вячеслав Иванович Грязнов не перетащил в свое сыскное агент­ство. А насчет «тупого взгляда», так они все в агент­стве заранее договорились, чтоб с этой дамочкой — ни- ни! Даже несмотря на самые активные приглашения с ее стороны. Ха, где б она была, кабы не их мужской договор!

Николай так понимал, что она сейчас нужна рас­следованию, и в первую очередь, как это ни скверно иной раз звучит, в качестве подсадной утки. Денис по­чему-то был уверен, что на нее должен обязательно клю­нуть убийца, участвовавший в побоище на Бережковс­кой набережной. Иначе зачем было затевать ее охрану, круглосуточное дежурство в квартире, наблюдения и прослушивание телефонов? Пока не клюнули, но это ничего не значит, главное — терпение...

А Светлана чувствовала просто необычайный при­лив сил и какую-то освежающую атмосферу вокруг себя. И все ей подсказывало, что день сложится удачно. И что закончились... а точнее, вот-вот закончатся ее стра­дания, которые начались еще в Петербурге, полгода назад, когда она решительно порвала с Максом. Же­лая и безумно страшась этого разрыва. И если бы не твердая, поистине мужская, поддержка Виктора, пони­мала она, сама вряд ли пошла бы на такой опасный для себя, как тогда казалось, шаг. Шаг, который действи­тельно стоил жизни Виктору. И едва не стоил ей. Уж на это сегодня ночью, во время бессонницы, ей хватило соображения. А об остальных она как-то и не задумы­валась — ни туповатый, уже покойный, Олег, ни услуж­ливый Димка, находящийся до сих пор в коме, ее не интересовали. Да за всех ведь просто и невозможно страдать... Нет, неправильно, невозможно всем состра­дать, поправила она себя, поднимая золоченую трубку с рычагов сделанного под старину телефонного аппа­рата. Эту «прикольную штуковину» ей Виктор привез в подарок из Германии, где на подобные игрушки боль­шие мастера. Еще недавно все это радовало глаз, со­здавало приятное настроение, а теперь, странное дело, даже слегка раздражало — трубка тяжелая, неудобная в руке... Ну да, руки давно привыкли к миниатюрным мобильникам...

Прямой номер директора Большого театра не отве­чал, что могло означать одно: Борис Ильясович еще не прибыл в свой кабинет, а звонить секретарше и спра­шивать, где ее шеф и когда явится на службу, — этот вариант Светлане не подходил по определению. Вик­тор, например, беседовал с Ахундовым, когда возника­ла такая необходимость, исключительно по мобильно­му. Но этим номером пользовался он сам, Светлана его не знала. Виктор говорил, что ей вполне достаточно пока и служебного телефона директора. И вон как дело повернулось, едва произошло несчастье, как все слов­но куда-то провалились!

Впрочем, справедливости ради, стоило уточнить: это не столько все вокруг исчезли, сколько потерялась для них она сама, Светлана. И можно предположить, что после того, как во всех средствах массовой информа­ции прошло сообщение о покушении и убийстве Вик­тора Нестерова, который ехал вместе, естественно, со своей «протеже», как это нынче называется, сюда, до­мой, наверняка уже звонили из дирекции. Но ее же не было! Ее прятал тот мужичок, на которого в другой раз и в нормальной обстановке она и внимания бы не об­ратила, а тут будто сорвалась. Однако теперь же она дома, а никто не звонит! Что они там себе думают?!