Итак, подводя итоги многочасового допроса, сле­дователи могли сказать, что информация ими была по­лучена в некотором смысле исчерпывающая. Теперь требовалась тщательная ее проверка. Открытым оста­вался лишь один вопрос: что делать со свидетельницей? Куда ее девать? Где спрятать?

То, что у себя дома ей нельзя находиться без охра­ны, — это факт. А вот станут ли ее охранять люди Не­стерова, которые занимались этим до сих пор, далеко не факт. С какой стати? Наверняка Вампир, если убий­ство дяди — дело его рук, постарается перетянуть быв­ших сотрудников Нестерова на свою сторону. И ниче­го для этого не пожалеет, поскольку теперь-то он точ­но уже станет во главе компании. Если его что-то (или кто-то) не остановит. А месть параноидального манья­ка непредсказуема. Так что же? Продолжать прятать балерину здесь, на крохотной даче? И до каких пор? Месяц, два? Может быть, ей стоит тайно уехать в Пи­тер, к своей тетушке? Все-таки родная, заботливая душа рядом. Или временно тайно отъехать куда-нибудь за границу?

Но дело в том, что Светлане не подходил решитель­но ни один из предложенных вариантов. И потом, воп­реки собственным убеждениям, она почему-то вдруг посчитала, что со смертью Виктора исчезла и ее вина перед Максимом. О чем она в принципе может заявить открыто. Даже публично, если потребуется. И пусть только попробуют ее пальцем тронуть после этого! Наи­вность ее была ну просто восхитительной. Убеждения, конечно, выглядят иной раз и неплохо, но, если они не основаны на твердом знании жизненных реалий, может случиться крупный конфуз. Если не худшее. Мужики это знали, она, разумеется, нет и, кажется, не собира­лась этому учиться.

В конце концов остановились на том, что Филя пред­ложил ей в качестве охраны собственное частное агент­ство. Но при условии, что она будет подчиняться бук­вально всем требованиям, высказанным в ее адрес. Она удивилась, даже попыталась ухмыльнуться, представив себе, вероятно, в каком это виде ей могут быть выстав­лены требования, но тон и взгляд Филиппа не оставили ей никаких надежд на фривольные идеи, и Светлана несколько сникла, сообразив, что ей, кажется, в самом деле не остается ничего другого, как жить под плотной охраной. А значит, прощай всякая свобода. Светские рауты, где она привыкла блистать в своих изысканных нарядах, всякие шумные ночные тусовки, театры, кон­церты, салоны, шопинги и масса других необходимых в ее жизни мероприятий и развлечений. До тех пор пока Вампир не займет своего места на скамье подсудимых. А когда это случится, одному Богу известно. Но раз ничего иного ей не остается, придется, видимо, принять такое решение.

А следователю Игорю Борисовичу Нехорошеву Александр Курбатов показал свой крепкий волосатый кулак, после чего предложил отпустить «засранца» на все четыре стороны, но с непременным условием забыть обо всем, что он услышал тут. И больше не рыпаться ни с советами, ни с просьбами, ни тем более с идеями какого-либо продолжения его сексуальных игрищ со свидетельницей — ради его же здоровья и пользы. «Кон­чилась твоя лафа», — прочитал он в осуждающих взгля­дах коллег, будь они прокляты.

Но одновременно со своими обещаниями все оста­вить и забыть он почувствовал вдруг невероятное ду­шевное облегчение. Показалось, что долгое время на­ходился под тяжелейшим гипнозом, а теперь вдруг оч­нулся и увидел, что жизнь продолжается и то, что слу­чилось, оказалось просто восхитительным эротическим сном, не больше. А сон — он сон и есть. Его, как гово­рится, на хлеб не намажешь и к делу тоже не подо­шьешь...

Поремский показал материалы, пришедшие из Мос­квы, Меркулову и Гоголеву. Громову он почему-то не доверял, а Мохов должен был, судя по раскладу сил, продолжать активно заниматься той шахидкой, о ко­торой до сих пор не имелось никаких сведений. Вот пусть и Громов ему помогает.

Был уже вечер. Весь день прошел в суете и беготне. Ездили на место происшествия, тщательно там все ос­матривали, затем по-новому уже знакомились с прото­колами допросов свидетелей, заключениями экспертиз, устали как собаки, да еще эта ветреная, дождливая, мерз­кая погода. Даже обедать в городе не стали, а, вернувшись в выделенную им служебную квартиру на канале Грибое­дова с отличным видом из окон на собор Спаса на Крови, выставили на стол все, что было запасено в холодильнике плюс купленное только что в магазине, без чего и засто­лье — не застолье, и уселись поужинать по-домашнему.

Тут Поремский и доложил о новых материалах, высказал собственные соображения. Гоголев, провед­ший с москвичами весь день и тоже порядком устав­ший, молча слушал и усмехался. Они с Меркуловым переглянулись, и Константин Дмитриевич просто мах­нул ладонью Владимиру по поводу его рассуждений, но ничего комментировать не стал, как и возражать. Сказал лишь:

— Ладно, раз ты так решил, сам и займешься про­веркой. Как считаешь, Виктор? Можно ему это дело доверить? Или не справится?

Поремский чуть не вспыхнул. О нем, «важняке», го­ворили, словно о каком-то начинающем практиканте!

— Ишь как тебя, однако! — засмеялся наконец Мер­кулов, и Поремский сообразил, что они его просто ра­зыгрывают. — А вот если серьезно, то ты, Виктор, обес­печь ему, пожалуйста, всю полноту информации. Мне, например, из этого текста, — он ткнул пальцем в листы факсовой распечатки, — не совсем ясны некоторые мо­менты. Ну хоть этот... Вот, «во время разборки между охраной Крисса и бандитами Вампира»... ничего, да?.. «Произошла перестрелка, в ходе которой погибли двое: охранник Нестерова Николай Баранов и родной брат Макса — Вадим». Непонятно, либо они все — банди­ты, либо не все. Ведь и охрана у того же покойного Нестерова могла состоять из участников организован­ной преступной группировки. Не так? Надо бы разоб­раться, кто из них, черт возьми, кто?

— Разберемся, — протянул Г оголев. — Просто этот Крисс, он же, как ты правильно понял, Константин Дмитриевич, Витек Нестеров, старался не афишировать ни своих связей, ни прошлого, ни настоящего собствен­ных сотрудников. У него же международный бизнес, значит, соответствующий и уровень общения с партне­рами! И он по определению обязан выглядеть как доб­ропорядочный бизнесмен, неукоснительно платящий государству налоги, категорически избегающий всячес­ких контактов с криминальным миром, ну и все осталь­ное, что в таких случаях положено. А по поводу соб­ственного прошлого, помню, он как-то выступал тут, у нас. Сказал, что может повторить слова знаменитого Форда: не спрашивайте, мол, меня о происхождении первого миллиона, зато за каждую следующую копей­ку я готов дать самый полный отчет. Ну там цент, ко­пейка — это без разницы. И что он вор в законе, тоже никогда публично не подтверждал. Хотя все это знали, а уж нам-то — сам Бог велел. А вот что был действи­тельно чемпионом России по боксу в среднем весе, это выставлял где надо и не надо. И, кстати, на нашего бывшего губернатора имел прямые выходы, что назы­вается, без посредников. Это — довольно сложная фи­гура, — вздохнул наконец Гоголев. — И противоречи­вая. И характер, и железная хватка... А что важнее все­го, на мой взгляд, совершенно, даже на дух, не прини­мал современную бандитскую беспредельщину. Такой, понимаешь ли, могиканин... из последних. Да, пожалуй, и последний.