В глубине двора лежит громадный сероватый камень – «кок-таш», на котором стоял трон. Обыкновенно, один из знатных рабов подставлял спину, вместо ступени, чтобы монарх, ступая по ней, мог занять свое место на троне. Здесь, у подножия этого трона, падали ниц властители Европы и Азии. А теперь, по прошествии 400 лет, полувзвод стрелков, взобравшихся на ворота шейх-зиндехе, кричал русскому главнокомандующему «ура». По обе стороны ворот стояли аксакалы, они пали на землю и просили принять хлеб-соль. По всему пути через базар до цитадели толпились самаркандцы, стар и млад, встречая русских дружными приветствиями «Аман! Аман!». Цитадель оказалась пустой, дворец эмира был обобран дочиста. Здесь расположился главнокомандующий, а войска – частью за цитаделью, по бухарской дороге, частью в самой цитадели. Победители вели себя беспримерно: ни одна лавчонка не была тронута, несмотря на голод и удручающую жажду. Два дня они ничего не ели. Только к вечеру был доставлен по наряду скот, и на дворе Тамерлана закипела в котлах солдатская похлебка.

По водворении русских ежедневно прибывали окрестные жители с дарами и изъявлением покорности. Каждая депутация предлагала корову, корзину яиц, кусок соли, лепешки. Главнокомандующий отдаривал их халатами – шелковыми или бархатными, смотря по достоинству; более почтенные аксакалы города получили на память серебряные медали. Население возвращалось из садов, где оно раньше скрывалось, возле лагеря открылся базар, в городских лавках началась торговля. Все пошло своим порядком, по наружности доверие к нам было полное. Особенно дружелюбно встречали наших солдат евреи, и солдаты относились к ним, как к старым знакомым. При встрече с евреем солдат, взявши его за пояс, спрашивал: «Что же ты не снимаешь веревки, не наденешь халата? Теперь это можно». И еврей, которому раньше здесь не дозволялось носить иного пояса, умилялся от восторга, чувствовал, что он такой же человек, как и другие.

Однако не все окрестные городки прислали своих аксакалов с изъявлением покорности. Верстах в 30 на юге-востоке от Самарканда приютился в тени чинар, на берегу прозрачного ручья, городок Ургут. Его крепкая цитадель, расположенная у подножия горы, состояла из трех стен, одна выше другой. При помощи этой цитадели беки всегда отбивались от войск эмира, почему привыкли себя считать полунезависимыми. Так же думал и Гуссейн-бек, не приславший аксакалов. Для занятия Ургута был выслан небольшой отряд под начальством Абрамова. Сверх всякого чаяния войска встретили столь мужественную защиту, что овладели городом лишь после упорного и продолжительного боя. Скрытые в садах сарбазы поражали наших выстрелами с флангов в то время, когда они штурмовали один за другим пересекавшие путь завалы, где засевшие сарбазы отчаянно защищались. Пехота брала завалы с фронта, уральцы под начальством есаула Хорошхина, бросались на них сзади или сбоку. Только по вступлении в город защита как будто ослабела, цитадель же была занята без сопротивления. Разрушивши казармы, стены и все, что могло нам впоследствии повредить, отряд Абрамова возвратился в Самарканд. Через два дня явились аксакалы, Ургут смирился. Гуссейн-бек бежал в Шахрисябз.

С Абрамовым против Ургута входило всего 6 рот и 2 сотни казаков. Но нужно было занять еще Каты-Курган, которым мы могли прикрыть со стороны Бухары передавшихся нам жителей Мианкальской долины. Туда выступил более сильный отряд, под начальством генерала Головачева: 13½ рот, 3 сотни казаков и 12 орудий. Аксакалы всех попутных селений выходили на дорогу с хлебом-солью, явились аксакалы и каты-курганские. Они объявили, что Омар-бек, главный разбойник, высылавший свои шайки для грабежа наших владений, ушел в Кермине. Действительно, в Каты-Кургане было настолько тихо, спокойно, что Головачев разместился с частью отряда в прекрасном саду эмира, куда и сходились к нему все старшины на поклон.

Однако на поверку вышло, что сдача Каты-Кургана была делом тонкого расчета, в надежде ввести нас в заблуждение, разъединить наши силы и истребить их порознь. Добродушным русским людям приходилось изведать на опыте коварство азиатской политики и горько поплатиться за свою доверчивость.

Совершенно того не замечая, мы очутились среди многочисленного и лукавого населения, где все лгали, все нас обманывали, сам эмир, его беки, муллы лгали и аксакалы, которые смиренно кланяясь, приносили поздравления, выражали добрые пожелания. Наш отряд в долине Зарявшана был слишком мал, чтобы идти на столицу и покончить войны разом; мы старались удержать лишь то, что уже занято, а это, по понятиям туземцев, служило признаком слабости. Образ грозного Тамерлана, сносившего города и истреблявшего народы, был жив в памяти: вот он действительно составлял силу, перед которой следовало преклоняться, а «урус» ничего не жжет, миролюбив, да к тому же малосилен… На нашу беду солдаты стали хворать, все лазареты были переполнены больными, особенно в отряде Головачева, каждый день заболевало по 40–50 человек. А тут со всех сторон стали доходить тревожные вести: за Каты-Курганом скапливаются войска эмира, ближе к Самарканду – шахрисябзцы. У наших врагов назревал злой умысел, тайну которого мы проведали несколько позже. Экспедиция Абрамова ускорила развязку.

В конце мая Абрамов выступил против шахрисябзцев, горного племени, отличавшегося своей воинственностью и храбростью. Верстах в 25 за Самаркандом казаки, ехавшие далеко впереди авангарда, неожиданного подверглись нападению конницы, выскочившей из ущелья, с флангов открыла пальбу пехота, засевшая за камни. Пистолькорс спешил казаков и успешно отбивался, пока не подбежала наша рота. Неприятель скрылся в горы, а Абрамов повернул назад. Между прочим, Баба-бий, начальствующий в этом нападении, выслал в ту же ночь толпу конницы в Самарканд с известием, что Абрамов разбит. Часть городских жителей тотчас вооружилась, мост был разрушен, сады заняты стрелками, а дорога – баррикадами. Абрамов вступал в город уже боем, причем имел 8 раненых, около 200 неприятельских трупов осталось в садах. В это время все лавки в городе были заперты, появились шайка грабителей, а жители скрылись. Собрали аксакалов и мулл. Когда генерал с гневом упрекал их в измене, в неблагодарности, аксакалы прикинулись, что ничего не знают и свалили всю вину на конные шайки Баба-бия. В тот же день было получено донесение от Головачева, что накануне около 20 тысяч конных бухарцев окружили наш лагерь перед Каты-Курганом и что наши едва отбились от них пушками, причем расстреляли все заряды. Требовалась помощь из Самарканда, тем более необходимая, что надо было ожидать новых нападений, бухарская пехота опоздала только по случаю жары.

Оставив в самаркандской цитадели четыре роты 6-го линейного батальона, 95 саперов, 25 казаков и 8 орудий, считая в том числе 4 бухарских пушки, главнокомандующий со всеми остальными войсками поспешил в Каты-Курган. Войска прошли 65 верст за одни сутки. На этот