мне показалось, что она чудесная женщина. Казалось, что она понимает, сочувствует, обижена за него и за себя, ясно видит, как обстоит дело. А через двадцать минут она возвращается вся закованная в свою женскую американскую жестокость. Ужасные они женщины. Просто ужасные.

– Завтра мы опять устроим для тебя представление, – сказал Фрэнсис Макомбер.

– Вы не поедете, – сказал Уилсон.

– Ошибаетесь, – возразила она. – Я хочу еще полюбоваться вами. Сегодня утром вы были очень милы. То есть, конечно, если может быть мило, когда кому-нибудь снесут череп.

– Вот и завтрак, – сказал Уилсон. – Вам, кажется, очень весело?

– А почему бы и нет? Я не затем сюда приехала, чтобы скучать.

– Да, скучать пока не приходилось, – сказал Уилсон. Он посмотрел на камни в ручье, на высокий дальний берег, на деревья в том месте, где это случилось, и вспомнил утро.

– Еще бы, – сказала она. – Замечательно было. А завтра… Вы не можете себе представить, как я жду завтрашнего дня.

– Попробуйте бифштекс из антилопы куду, – сказал Уилсон.

– Очень вкусное мясо, – сказал Макомбер.

– Это такие большие звери вроде коров и прыгают, как зайцы, да?

– Описано довольно точно, – сказал Уилсон.

– Это ты ее убил, Фрэнсис? – спросила она.

– Да.

– А они не опасные?

– Нет, разве что свалятся вам на голову, – ответил ей Уилсон.

– Это утешительно.

– Нельзя ли без гадостей, Марго, – сказал Макомбер; он отрезал кусок бифштекса и, проткнув его вилкой, набрал на нее картофельного пюре, моркови и соуса.

– Хорошо, милый, – сказала она, – раз ты так любезно об этом просишь.

– Вечером спрыснем льва шампанским, – сказал Уилсон. – Сейчас слишком жарко.

– Ах да, лев, – сказала Марго. – Я и забыла про льва.

Ну вот, подумал Роберт Уилсон, теперь она над ним издевается. Или она воображает, что так нужно держать себя, когда на душе кошки скребут? Как должна поступить женщина, обнаружив, что ее муж – последний трус? Жестока она до черта, – впрочем, все они жестокие. Они ведь властвуют, а когда властвуешь, приходится иногда быть жестоким. А в общем, хватит с меня их тиранства.

– Возьмите еще жаркого, – вежливо сказал он ей.

Ближе к вечеру Уилсон и Макомбер уехали в автомобиле с шофером-туземцем и обоими ружьеносцами. Миссис Макомбер осталась в лагере. Очень жарко, ехать не хочется, сказала она, к тому же она поедет с ними завтра утром. Когда они отъезжали, она стояла под большим деревом, скорее хорошенькая, чем красивая, в розово-коричневом полотняном костюме, темные волосы зачесаны со лба и собраны узлом на затылке, лицо такое свежее, подумал Уилсон, точно она в Англии. Она помахала им рукой, и автомобиль по высокой траве пересек ложбинку и зигзагами стал пробираться среди деревьев к небольшим холмам, поросшим кустами терновника.

В кустах они подняли стадо водяных антилоп и, выйдя из машины, высмотрели старого самца с длинными изогнутыми рогами, и Макомбер убил его очень метким выстрелом, который свалил животное на расстоянии добрых двухсот ярдов, в то время как остальные в испуге умчались, отчаянно подскакивая и перепрыгивая друг через друга, поджимая ноги, длинными скачками, такими же плавными и немыслимыми, как те, что делаешь иногда во сне.

– Хороший выстрел, – сказал Уилсон. – В них попасть не легко.

– Ну как, сто́ящая голова? – спросил Макомбер.

– Голова превосходная, – ответил Уилсон. – Всегда так стреляйте, и все будет хорошо.

– Как думаете, найдем мы завтра буйволов?

– По всей вероятности, найдем. Они рано утром выходят пастись, и, если посчастливится, мы застанем их на поляне.

– Мне хотелось бы как-то загладить эту историю со львом, – сказал Макомбер. – Не очень-то приятно оказаться в таком положении на глазах у собственной жены.

По-моему, это само по себе достаточно неприятно, подумал Уилсон, все равно, видит вас жена или нет, и уж совсем глупо говорить об этом. Но он сказал:

– Бросьте вы об этом думать. Первый лев хоть кого может смутить. Это все кончилось.

Но вечером, после обеда и стакана виски с содовой у костра, когда Фрэнсис Макомбер лежал на своей койке, под сеткой от москитов, и прислушивался к ночным звукам, это не кончилось. Не кончилось и не начиналось. Это стояло у него перед глазами точно так, как произошло, только некоторые подробности выступили особенно ярко, и ему было нестерпимо стыдно. Но сильнее, чем стыд, он ощущал в себе холодный сосущий страх. Страх был в нем, как холодный скользкий провал в той пустоте, которую некогда заполняла его уверенность, и ему было очень скверно. Страх был в нем и не покидал его.

Началось это предыдущей ночью, когда он проснулся и услышал рычание льва где-то вверх по ручью. Это был низкий рев, и кончался он ворчанием и кашлем, отчего казалось, что лев у самой палатки, и когда Фрэнсис Макомбер, проснувшись ночью, услышал его, он испугался. Он слышал ровное дыхание жены, она спала. Некому было рассказать, что ему страшно, некому разделить его страх, он лежал один и не знал сомалийской поговорки, которая гласит, что храбрый человек три раза в жизни пугается льва: когда впервые увидит его след, когда впервые услышит его рычание и когда впервые встретится с ним. Позже, пока они закусывали в обеденной палатке при свете фонаря, еще до восхода солнца, лев опять зарычал, и Фрэнсису почудилось, что он совсем рядом с лагерем.

– Похоже, что старый, – сказал Роберт Уилсон, поднимая голову от кофе и копченой рыбы. – Слышите, как кашляет.

– Он очень близко отсюда?

– Около мили вверх по ручью.

– Мы увидим его?

– Постараемся.

– Разве его всегда так далеко слышно? Как будто он в самом лагере.

– Слышно очень далеко, – сказал Роберт Уилсон. – Даже удивительно. Будем надеяться, что он даст себя застрелить. Туземцы говорили, что тут есть один очень большой.

– Если придется стрелять, куда нужно целиться, чтобы остановить его? – спросил Макомбер.

– В лопатку, – сказал Уилсон. – Если сможете, в шею. Цельте в кость. Старайтесь убить наповал.

– Надеюсь, что я попаду, – сказал Макомбер.

– Вы прекрасно стреляете, – сказал Уилсон. – Не торопитесь. Стреляйте наверняка. Первый выстрел решающий.

– С какого расстояния надо стрелять?

– Трудно сказать. На этот счет у льва может быть свое мнение. Если будет слишком далеко, не стреляйте, надо бить наверняка.

– Ближе чем со ста ярдов? – спросил Макомбер.

Уилсон бросил на него быстрый взгляд:

– Сто, пожалуй, будет как раз. Может быть, чуть-чуть ближе. Если дальше, то лучше и не пробовать. Сто – хорошая дистанция. С нее можно бить куда угодно, на выбор. А вот и мемсаиб.

– С добрым утром, – сказала она. – Ну что, едем?

– Как только вы позавтракаете, – сказал Уилсон. – Чувствуете себя хорошо?

– Превосходно, – сказала