дворе этим летом оказалось несколько случаев настоящих психических заболеваний, включая монаха, бритвой отсекшего себе интимную часть тела, и майора Семеновского полка, который объявил, что верит, будто Надир, шах Персии, является Богом. Елизавета поселила всех умалишенных возле апартаментов доктора Борхава — с тем, «чтобы постепенно собрать при дворе небольшую психиатрическую лечебницу»{147}.

В полдень первого ноября 1753 года деревянный дворец, в котором располагался двор, сгорел дотла. Екатерина дает живое описание пожара.

«Я направлялась в свою комнату и, пересекая вестибюль, увидела, что балюстрада в углу большого холла в огне. Балюстрада находилась в двадцати футах от нашего крыла. Я вошла в свои комнаты и обнаружила, что они уже полны солдат и слуг, пытающихся вынести как можно больше мебели. Мадам Чоглокова шла следом, буквально наступая мне на пятки, и так как мы ничем не могли помочь в здании, нам оставалось лишь ждать, когда пламя охватит его целиком. Мы с мадам Чоглоковой вышли и обнаружили у двери экипаж, принадлежащий хормейстеру Арайе, который прибыл на концерт у великого князя (его я лично предупредила, что здание горит). Мы сели в этот экипаж (улицы утопали в грязи из-за проливных дождей, которые лили несколько дней) и из кареты наблюдали за пожаром и за тем, как из всех концов здания вытаскивают мебель. Затем я заметила странную вещь — поразительное количество мышей и крыс, идущих вниз по лестнице единым потоком, даже и не думая поторопиться»{148}.

Екатерина и мадам Чоглокова покинули здание в три часа; к шести от него не осталось и следа. Жар от огня стал невыносимым, и наблюдателям пришлось отъехать на сотню метров в поле. Большинство платьев Екатерины и другие ее вещи, включая книги (она в это время читала «Dictionnaire Historique et Critique»[23] Пьера Бэля со скоростью один том за шесть месяцев — всего было пять томов) были спасены от огня. Императрица, однако, потеряла 4000 платьев, привезенных в Москву. (Среди платьев, спасенных для Екатерины, оказалось несколько принадлежащих графине Шуваловой, нижние юбки которых были оторочены сзади кожей, так как после рождения первого ребенка графиня страдала недержанием). Императрица отбыла в свое имение Покровское, а великие князь и княгиня временно поселились в доме, принадлежавшем Чоглоковой. Они нашли этот дом ужасным — гниющим, насквозь продуваемым и «полным паразитов»{149}.

В феврале 1754 года Екатерина поняла, что снова беременна. Во время этой третьей беременности за ней очень внимательно наблюдали, и ее физическую активность сократили до минимума. Например, она оставалась дома во время пасхальной недели, когда группа гофмейстеров, включая Сергея Салтыкова, отправилась на верховую прогулку с великим князем. Двадцать первого апреля, в двадцать пятый день рождения Екатерины, Николай Чоглоков, который некоторое время болел, был объявлен безнадежным. Екатерина расстроилась, так как уже научилась ладить с ним, а также преуспела в обращении его жены в лояльного друга. Главной заботой Елизаветы было, чтобы его забрали умирать дома, подальше от двора, «так как она боялась мертвых»{150}. Как только он умер, императрица назначила страшного графа Александра Шувалова, кузена Ивана и главу Секретной Канцелярии, выполнять в доме великих князей функции Чоглокова. Шувалов, как оказалось, страдал лицевыми подергиваниями, «чем-то вроде конвульсий, которые искажали всю правую сторону его лица от глаза до подбородка при любых эмоциях — радости, гневе, страхе или тревоге».

В мае двор вернулся в Санкт-Петербург. Екатерина испытала огромное облегчение, обнаружив, что Сергей Салтыков и Лев Нарышкин едут в той же группе, что и они с Петром. Но она ни разу даже не увидела Салтыкова во время всего долгого и утомительного путешествия (его намеренно сделали очень медленным из-за беременности Екатерины), потому что находилась в экипаже с Александром Шуваловым и его женой, мадам Владиславовой и акушеркой, которую приставили для постоянного наблюдения.

После почти месяца пути супруги вернулись в Летний дворец, где великий князь возобновил организацию концертов. Наблюдавший за его образованием Якоб Штеллин (член петербургской Академии наук, бывший также императорским пиротехником) записал, что Петр — достаточно хороший скрипач, поскольку его учили различные итальянские музыканты, он присоединялся к исполнению симфоний и ритурнелей в итальянских ариях. Штеллин также уточнил, что Петру сложно было оценить собственные способности, ибо даже когда он брал неверную ноту или неправильно выполнял пассаж, его учителя восклицали: «Браво, Ваше высочество!»{151} Неоспоримым фактом является то, что Петр искренне любил музыку. Он также собрал ценную коллекцию скрипок, изготовленных Амати, Якобом Штейнером и другими мастерами.

Екатерина страдала от меланхолии. По всем признакам, Салтыков отдалялся от нее, и она боялась, что его вообще могут отослать прочь. Она не стала чувствовать себя лучше, когда двор переехал в Петергоф, где она ходила на длинные прогулки: «Но все мои проблемы неумолимо следовали за мной»{152}. По возвращении в Летний дворец Екатерина была шокирована, обнаружив, что подготовленные для нее апартаменты соседствуют с покоями императрицы. «Они были мрачными, как все комнаты в Летнем дворце. Они имели только один вход, были плохо обтянуты красной камкой, в них было недостаточно мебели и никакого комфорта»{153}. И она обнаружила, что очень трудно принимать тут своих посетителей.

Двадцатого сентября 1754 года Екатерина родила сына. Как только предыдущей ночью начались роды, разбудили обоих — и великого князя, и Александра Шувалова, — и около двух часов утра прибыла сама императрица. Екатерина пережила то, что описала как «очень трудные часы»{154} на родильной кушетке, и ребенок появился в полдень. Матери не дали времени ощутить материнское удовлетворение и подержать сына на руках. «Как только его запеленали, императрица вызвала своего духовника, который дал ребенку имя Павел, после чего приказала акушерке взять ребенка и следовать за ней»{155}. О рождении объявили двести одним залпом пушек с крепости, и знать начала прибывать во дворец, чтобы поздравить императрицу.

Являлся ли Павел Петрович действительно сыном великого князя Петра или Сергея Салтыкова — это вопрос, на который мы не получим удовлетворительного ответа, пока не будут проведены тесты на ДНК останков Петра III и Павла I. По крайней мере, в одной версии своих мемуаров Екатерина, похоже, хотела, чтобы читатель считал, будто отцом ребенка являлся Салтыков. Конечно, вполне возможно, что Екатерина и сама не была уверена в отцовстве. Но сильными доказательствами в поддержку того, что Павел