Годфруа, внешне лучившийся радостью, отпускал направо-налево остроты и, казалось, все больше хмелел от сотерна, который лился рекой, искрясь в хрустальных бокалах. Но внутри молодой человек оставался спокойным и холодным.

– Все думают, что я уже в изрядном подпитии, – сказал он Коарассу. – Но из-под моих век, которые, как может показаться, вот-вот закроются, глядят глаза, не упускающие из происходящего ни единой детали.

– Но на этом званом вечере нет ничего из ряда вон выходящего.

– Ты думаешь? Сначала баронесса объявила нам, что пригласила префекта, господина де Турнона. Но его нет и уже не будет.

– Откуда ты знаешь?

– Сегодня я навел справки. Мадам де Мальвирад незнакома с префектом и не фигурирует в списке эмигрантов, которым обещано полное восстановление в правах.

– Кто тебе это сказал?

– Секретарь префекта собственной персоной. А раз так, то эта дама ломает комедию и смеется над нами. Кстати, ты обратил внимание, что среди приглашенных есть несколько весьма подозрительных личностей?

– Заметил.

– Один из них весь вечер не спускает с меня глаз и наверняка стал бы нас подслушивать, если бы мы не отошли в сторонку, где нас никто не может услышать. А еще постоянно подливал мне вино и предлагал выпить, причем речь этого человека недвусмысленно выдавала в нем шпика. Вот это, Ролан, и есть та сеть, о которой я как-то вечером тебе говорил. Я чувствую, как она сжимается вокруг нас с тобой, и это приводит меня в восторг, ведь мы наконец узнаем, кто наши враги и что им от нас нужно.

– Ты прав! Что там за шум? – спросил Ролан.

– Объявляют о прибытии новых гостей.

– Ты расслышал их фамилии?

– Нет, – ответил Годфруа.

– А вот я расслышал. Это полковник де Сезак и его неразлучный друг, майор Монсегюр.

– Вот как? Тем лучше, раз они здесь, у них, не исключено, есть интересующие нас сведения.

– Правда твоя.

– Давай проберемся через эту толпу и поговорим с нашим полковником.

Ловко маневрируя среди приглашенных, молодые люди вскоре присоединились к офицерам кирасирского полка. Удивлению с обеих сторон не было предела. Но Годфруа, руководствуясь своей навязчивой идеей, при первой же возможности отвел полковника в сторону.

– Господин де Сезак, – начал он, – я знаю, что в тайны Бордо вы посвящены не больше меня, ведь, если не ошибаюсь, вы приехали сюда за день до того, как получили удар шпагой, а к тому моменту, когда я имел честь впервые вас повстречать, даже не успели окончательно поправиться.

– Совершенно верно.

– Но некоторые вещи вам все же могут быть известны, в том числе и такие, о которых в Бордо никто не имеет ни малейшего понятия, – продолжал Мэн-Арди. – И мне хотелось бы, чтобы вы о них выразили свое мнение.

– Я к вашим услугам, – ответил полковник.

– Тогда, с вашего позволения, сразу и начнем. Вы знакомы с баронессой де Мальвирад, в доме которой мы с вами в данный момент находимся?

– Нет, мой дорогой друг.

– Да? Как странно!

– Более того, я только сегодня ее впервые увидел. Но почему это вас так удивляет?

– Меня удивляет тот факт, что она вас пригласила.

– Напрасно! Я вам сейчас все объясню.

– Слушаю вас.

– Дня три-четыре назад меня вызвали в префектуру, а оттуда – в военный комиссариат. Спросили, не соглашусь ли я принести присягу королю и вернуться на воинскую службу в прежнем звании.

– Господин полковник, позвольте принести вам свои поздравления, ведь вы, полагаю, дали согласие.

– Верно, я ответил, что питаю лишь одну амбицию – служить своей стране – и что флаг Франции, каким бы он ни был, всегда будет и моим.

– Прекрасно, – ответил Годфруа.

– Вместе со мной, на тех же условиях, моему старине Монсегюру предложили чин подполковника.

– Мое сердце от этого переполняется радостью, господин полковник, но я все же не понимаю…

– Не торопитесь. Когда я уже собрался уходить из комиссариата, молодой человек, первым сообщивший мне эту новость, оказал честь проводить меня и с таинственным видом сказал: «Вот что, сударь, значит, проявлять галантность и вести себя как истинный французский рыцарь». Эти слова повергли меня в изумление и я потребовал объяснений. Собеседник, не на шутку удивившись, спросил: «Как? Неужели вы не знаете, чем обусловлена та милость, которую вам оказал король Людовик XVIII?» «Понятия не имею!» – ответил я. «Ну что ж, сударь, счастлив первым сообщить вам о том, что своим возвращением в армию вы обязаны баронессе де Мальвирад». Его слова, признаюсь, повергли меня в изумление, которое явственно отразилось на моем лице, ведь я никогда и слыхом не слыхивал об этой даме. «По всей вероятности, – продолжал тем временем служащий, – во время одной из военных кампаний в Германии вы заслужили ее особую благосклонность».

– Если бы она была молода, полковник, я бы еще понял… – сказал Мэн-Арди.

– Я и сам вначале подумал, что она молода и что в перерыве между боями я проявил себя в ее глазах с самой лучшей стороны. Но оставаться в неведении на этот счет мне долго не пришлось – собеседник тут же сообщил, что возраст этой дамы можно назвать более чем зрелым. «Я теряюсь в догадках и даже не знаю, что думать», – ответил ему на это я. «Я наведу вас на правильный след, – ответил услужливый молодой человек, разоткровенничавшийся со мной. – Однажды в Айзенахе, в Германии, вы вырвали из рук бандитов пожилую даму, которую те хотели побить камнями». «Нечто подобное в Айзенахе со мной действительно случалось», – ответил я. «По этому поводу майор Монсегюр надавал столько тумаков по ребрам этих германских охальников, что они до сих пор их не могут забыть». Когда я спросил Монсегюра, он ответил, что тоже помнит ту историю. Вот почему баронесса де Мальвирад сделалась моей благодетельницей, вот почему она желает мне только добра.

Когда полковник окончил свой рассказ, юный Годфруа погрузился в задумчивость.

– В таком случае… – сказал он. – Вы действительно уверены, что баронесса – бывшая эмигрантка?

– У меня на этот счет нет никаких сомнений, ведь в той ситуации я наверняка спас ей жизнь.

– Благодарю вас, полковник, но оказывая этой даме услугу, о которой вам напомнил молодой человек из комиссариата, вы должны были ее видеть.

– Вполне возможно, хотя я этого не помню. С тех пор как мне довелось стать солдатом, я встречал великое множество людей. В то же время вынужден добавить, что, когда мы подошли поклониться баронессе, майор сказал мне: «Знакомое лицо. Уверен, это и есть та самая дама, которой мы тогда оказались столь полезны».

Годфруа не знал, что и думать. Он уже привык к мысли, что баронесса никогда не уезжала в эмиграцию, а была лишь интриганкой, игравшей некую роль.