Художник взял в руки фолиант и бережно пролистнул несколько страниц. Долго не мог отвести взгляд от знакомых гравюр. Слава Гилфингу, они прекрасно сохранились. Вот здесь Гунгилла плачет над мертвым эльфом… А вот на предыдущей странице этот же самый эльф вдохновенно играет на свирели. Лукас привычно перевернул листок. И вдруг увидел, что кто-то вложил в книгу несколько старых полуобгоревших страниц. На самом верхнем, рассыпающемся от времени, покрытом сажей и копотью, листке можно было разглядеть свирель, точно такую же, как и на гравюре в древнем фолианте.

Некоторое время Лукас изумленно переводил взгляд с одного рисунка на другой. Потом вдруг неожиданная догадка мелькнула у него в голове. Вспомнился рассказ пинедского лавочника о сгоревшей при пожаре книге. Несколько случайно уцелевших листков из нее купил когда-то сам Марольд. Зачем они ему понадобились, непонятно, известно только, что расплатился разбойник щедро, и очень жалел, что не может всю книгу прочитать. Кажется, теперь ясно, почему Марольд заинтересовался вывеской из мясной лавки. Видать, решил, что свирель срисована с точно такой же книжки, и захотел ее отыскать.

«Так вот чем, оказывается, вызван непрошеный визит колдуна!» — догадался художник.

Лукас еще раз взглянул на обгоревшие страницы. Сразу заметил, что они из недорогой, написанной сравнительно недавно книжки, имеющей мало общего со старинным фолиантом. Разве что нарисованная свирель, ничего не скажешь, действительно похожа. Оно и неудивительно, художники теперь нередко срисовывают из древних книг, если посчастливится такую отыскать.

Лукас осторожно приподнял верхний лист и увидел под ним еще несколько страниц, тоже сильно пострадавших при пожаре. Рисунков там было уже не разглядеть, зато кое-где попадались кусочки вполне разборчивого текста. Художник с любопытством начал читать про эльфа Фреллиноля, похитившего Свирель самого Гангмара. Однако что произошло дальше, узнать не удалось. Легенда на самом интересном месте обрывалась. Немногие уцелевшие страницы оказались совершенно непригодны для чтения. Впрочем, точно так же, как и его старинный фолиант, написанный неизвестным языком.

«Что, если разбойник рассчитывал найти там продолжение древней легенды?» — подумал Лукас.

В таком случае все более или менее объяснялось. Марольду зачем-то понадобилось прочесть утерянный текст. Не совсем, конечно, ясно, почему это было для него так важно, но мало ли что придет в голову разбойнику? Во всяком случае, событие отнюдь не сверхъестественное и не говорит о наличии в книжке колдовства.

Лукас, усмехнувшись, вспомнил, с каким страхом смотрел крестьянин на древний фолиант, прежде чем решился взять его в руки и выбросить на дорогу. Впрочем, чего уж там говорить о неграмотном деревенском мужике, если даже лавочник, сын книготорговца, и тот боялся книг. Да, прав был сержант, ужасно темный здесь народ. Вот и о его картинах молва дурная разнеслась, будто они несчастья приносят. Впрочем, такое случалось не только в Пинеде…

Художник вдруг понял, что уже долгие годы пытается убедить себя в беспочвенности недобрых слухов. Хотя, если честно сказать, у него самого-то вся жизнь пошла вкривь и вкось с тех пор, как книгу приобрел, внезапно подумал Лукас. Жена умерла, заказчики пропали, друзья один за другим куда-то исчезли… Ну а с другой стороны, какие картины он стал писать, глаз не отвести! Ведь раньше-то, откровенно говоря, был самым обыкновенным ремесленником. А вот когда появился фолиант, картины словно ожили. Самому даже страшно бывало иногда. Ну а после того, как остался без книги, ничего действительно стоящего не сделал, да и к мольберту не очень-то тянуло. Зато теперь так хочется поскорее попасть домой, и рисовать, рисовать, рисовать.

Лукас бережно уложил книгу в заплечный мешок и поспешил к повозке.

Художник еле дождался, когда крестьяне, с которыми он приехал, загрузят телегу и наконец-то отправятся восвояси. Пока мужик возился с упряжью, Лукас несколько раз осторожно прикоснулся к заплечному мешку, проверяя, на месте ли его сокровище, однако достать фолиант так и не решился. Кто знает, что можно ожидать от этих темных, запуганных суевериями людишек, когда те заметят «колдовские письмена»? Хорошо еще, если просто высадят с телеги. А то ведь, чего доброго, тут же во всех своих несчастьях обвинят. Воистину ведь какой-то дикий здесь народ, спасибо, хоть сержант предупредил. Нет, лучше уж ничего о книге не говорить, а подальше спрятать и никому не показывать.

Лукас присел на самый край телеги, крепко прижал к себе мешок. Лошадка тем временем неспешно тронулась с места. Мужик, прищурившись, посмотрел на небо и сокрушенно покачал головой. Погода стремительно портилась. Солнце окончательно скрылось за невесть откуда набежавшими тучами. Хлынул теплый летний дождь. Крестьяне, привычные к работе на открытом воздухе, почти не обращали на него внимания. Только старуха пониже надвинула на глаза платок. А Лукас, сразу испугавшись за книгу, как мог, укрывал мешок под одеждой. И при этом то и дело косился на спутников, не заметят ли они его беспокойство. Однако старики, похоже, не обращали на Лукаса никакого внимания. Да и ливень вскоре закончился так же неожиданно, как и начался. Опять выглянуло солнце. И только раскисшая от дождя дорога, да крупные капли на траве напоминали о недавней непогоде.

Художник осторожно достал из-за пазухи мешок. Слава Гилфингу, он почти не вымок. Лишь в уголке темнело несколько небольших пятен. Лукасу очень захотелось проверить, не проникла ли влага внутрь, но он удержался. Так ни разу и не заглянул в котомку на обратном пути, который показался ему бесконечно длинным. Повозка еле-еле плелась по дороге, то ли крестьянин жалел лошадку, то ли просто никуда не спешил. Художник хотел уже попросить мужика поторопиться, готов был даже за это приплатить. Да только в последний момент передумал. Решил терпеливо дожидаться, не затевать лишний раз разговора. Сейчас старики как будто про него забыли, беседуют меж собой о каких-то своих делах. Вот и хорошо, пускай и дальше так. Заполучив книгу, Лукас стал опасаться чужих людей и старался лишний раз не привлекать к себе внимание.

Однако когда уже совсем неподалеку от города повозка и вовсе остановилась, художник не выдержал.

— Да что ж такое, когда мы наконец поедем? — сердито буркнул он.

Мужик, ничего не ответив, вылез из телеги. Присел у колеса и начал ковырять заляпанную грязью чеку.

— И что ж это за напасть такая? — раздраженно пробормотал Лукас.

Крестьянин удивленно взглянул на него и снова согнулся под телегой. Старуха исподлобья смотрела на нервного попутчика. Лукас вдруг почувствовал враждебность, исходящую от этих людей. Захотелось как можно скорее уйти, остаться одному.

— Я дальше сам дойду, пешком, — решительно проговорил Лукас.

Крестьянин не поднял головы, будто не слышал, а его жена отвернулась.

— Мне тут, ежели напрямик, совсем недалеко, — как бы оправдываясь, добавил художник.

Мужик тем временем закончил возиться с колесом и снова залез в телегу.