— Переводчик не обязателен, — раздался голос со странным акцентом.

Обернувшись, Сано увидел, что сжиганием подношений занялись другие монахи, а настоятель стоит у него за спиной. Морщинистая кожа Лю Юня являла собой сочетание нежной хрупкости старинного шелка и желтизны слоновой кости. Голова на тонкой шее казалась слишком большой для его тела, но лицо было умным, с правильными чертами, с выдающимися скулами и ушами, похожими на маленькие морские раковины. Он сдержанно поклонился.

— Вы очень хорошо говорите по-японски, ваше святейшество, — сказал восхищенный Сано. В его собеседнике ощущались элегантность и научная рафинированность, которую он ожидал увидеть у китайцев и не нашел у китайских торговцев. Настоятель явно принадлежал к высшему обществу, богатому и образованному. Сано охватил трепет от встречи с истинным представителем благословенного Срединного Королевства и вместе с тем желание узнать о нем побольше. Он был как никогда близок к стране древнего знания и традиции, подойти к которой ему не позволяло ненавистное бакуфу. — Как вам удалось выучить наш язык?

— В молодости я был чиновником при императорском дворе династии Мин в Пекине, — ответил настоятель. — Еще до того как ваше правительство запретило своим гражданам совершать путешествия за границу. — Сано заметил, что его собеседник как бы опускает звук «р» и сохраняет в речи музыкальность своего языка. — Я занимался с японским учителем, а позже служил министром иностранных дел и принимал японских торговцев, монахов и ученых, которые приезжали, чтобы выразить почтение императору. А сейчас я нахожусь в вашей прекрасной стране уже шесть лет.

Китайские монахи, как и японские, зачастую до ухода в монастырь занимались другими делами, однако Сано удивился, узнав, что то же самое произошло и с настоятелем Лю Юнем. Его неземная безмятежность ассоциировалась у Сано с монахами, очень рано принявшими обеты и почти не имевшими контактов с мирской жизнью. В голосе настоятеля звучало едва различимое эхо затененных молитвенных залов. Его полуприкрытые глаза, казалось, не останавливались ни на одном конкретном предмете, а лишь озирали пейзаж, видимый ему одному. Однако настоятель Лю Юнь был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило в городе, и это подтвердили его слова:

— Как я понимаю, вы расследуете убийство варвара. Я могу быть полезен вам?

Сано пошел по пирсу, отделяя себя и Лю Юня от толпы. Зная, что рискованно разговаривать одному с любым иностранцем, Сано все же решил воспользоваться такой возможностью, ибо хотел продвинуться в расследовании и утолить любопытство.

— Я расспрашиваю всех, кто имел контакты с Яном Спаеном и голландцами. О вас упоминали как о человеке, расположенном к ним не слишком дружелюбно.

Настоятель спокойно наблюдал за праздником. Монахи подожгли бумажный сарай, полный бумажных животных, и пели, пока он горел и дымился. Команда джонки установила на носу нависающую над водой платформу. На ней выступал акробат, совершавший разнообразные сальто и кувыркавшийся.

— Ах да! — Лю Юнь медленно наклонил голову. — Великий международный порт Нагасаки — на самом деле маленький городок, где циркулируют сплетни. Мои личные дела, как и дела всех прочих, не более чем зерно для местной мельницы слухов.

— А что же это за нелюбовь, породившая слухи? — спросил Сано.

Монахи поджигали бумажные деньги и бросали их в море. Лю Юнь смотрел на действо с благосклонной отрешенностью.

— Ян Спаен ответственен за смерть моего единственного брата. Хотя и не он один.

Земля вздрогнула, когда с джонки с громом вылетели несколько ракет и рассыпались в небе дождем красных, золотых и зеленых звезд. Толпа охнула и закричала. Разноцветные огни осветили спокойное лицо настоятеля.

— Как и когда погиб ваш брат? — спросил Сано, удивленный тем, что Лю Юнь говорит об этой смерти так невозмутимо. Отец Сано умер полтора года назад, однако его душа никогда не оправится вполне от этой утраты.

— История моего брата — это, в сущности, часть недавней истории Китая. Мне семьдесят пять лет; ему сейчас было бы семьдесят три. Таким образом, мы взрослели в период заката династии Мин. Если вы знакомы с китайской историей, то вам известно, что она развивается в соответствии с предсказуемыми циклами. Династия, начало которой кладет сильный лидер, приходит к власти. Лидер получает мандат Небес и становится императором. В конце концов династия теряет способность править. Начинаются проблемы.

— Банкротство, голод, беспорядки в обществе, — развил тему Сано, припомнив уроки в храме Дзодзё. — И когда контроль властей над страной ослабевает, император утрачивает мандат Небес. Среди войн и неразберихи появляется новый режим, который бросает вызов старому. Начинается новый цикл.

— Именно так, — подтвердил настоятель. — В самом последнем случае вызов был брошен северо-восточными кочевыми племенами маньчжуров. Они захватили Фушунь, Ляонин, Мукден, Шаньси, Хэнань, Шаньдун, Цзяннань, Цзянсу, Хубэй, Сычуань, Фуцзянь, Цзиньчжоу, Амур и, наконец, Пекин. Их вождь объявил себя императором и положил начало династии Цин. Большая часть населения, включая чиновников предыдущей династии, приняла маньчжурское правление. Я был одним из многих, кто надел иностранную одежду и собрал волосы в косичку. Но немногие оставшиеся верными Минам люди отказались признать поражение. Мятежник Го Синье собрал по побережью несколько тысяч солдат. Им удалось захватить Амой, Кьямой, Цзиньцзян и остров Тайвань. Правители Цин вернули всю континентальную территорию, затем наняли голландскую Ост-Индскую компанию, чтобы та помогла им захватить остров Тайвань. Тайвань пал семь лет назад в жестоком морском сражении после почти двадцатилетней войны. Мой брат был одним из военачальников Го Синье — старый больной человек и один из последних защитников проигранного дела. Ян Спаен, капитан голландского корабля, уничтожил эскадру брата. Спаен взял его в плен и замучил до смерти. Несомненно, люди, знакомые с этой историей, считают, что я питаю неприязнь к голландцам в целом и особенно к Яну Спаену.

— А разве это не так? — удивился Сано. Любой самурай воспринял бы пытки и убийство брата как личное оскорбление и стал бы мстить. Разве китайцы так уж отличаются от японцев?

Акробат на джонке исполнил впечатляющий кувырок назад и поклонился настоятелю. Лю Юнь поднял руку в знак похвалы, а потом снисходительно взглянул на Сано.

— Уйдя в монастырь, я освободился от боли, страдания и сложностей мирской жизни. Я отказался от дипломатической карьеры, богатства и семьи, чтобы обрести духовное просветление. Когда-то я скорбел о смерти брата. Однако в моем нынешнем положении скорбь лишь одна из эмоций, которые существуют на плоскости, расположенной намного ниже меня. Я чувствую только радость от приближения к нирване — вечному, восторженному единению с Космосом.

— Значит, вы не винили Яна Спаена в убийстве вашего брата и не желали ему смерти? — Сано пока не убедили слова настоятеля.

Смешок настоятеля прозвучал как стрекот сверчка внутри бронзового храмового колокола.

— Не желал и не стал бы желать даже до того, как отвернулся от мирской жизни. На самом деле брата погубило его собственное упрямство — его отказ признать, что мандат Небес перешел к маньчжурским правителям. Ян Спаен и голландская Ост-Индская компания стали всего лишь проводниками его судьбы.