— Когда успела!

— Ан, и не успела. Там же и померла в одночасье. Братец твой двоюродный, государь Петр И, в Москву заторопился на коронацию. Не до дворца ему было.

— В Москве будто бы и оставаться решил — от большого ума. Так полагаю, лопухинское семя, необразованное.

— И все-то ты, душка рассудишь, во всем истинный смысл найдешь. Иной раз слушаю тебя да удивляюсь, и что ты во мне нашел. Проста я для тебя, государь, ох, проста. Как только терпишь!

— За то и терплю, Романовна, — за простоту твою душевную. Ничего за пазухой не прячешь, ни в какие хитрости не пускаешься. Вся как есть передо мной стоишь — то мне всего дороже. А насчет дворца дорасскажи — разобраться мне надобно во всех подробностях. Не хочу, чтоб за нос водили да на каждом шагу обманывали.

— Да тут, государь, рассказ короткий. Императрица Анна Иоанновна, как из Москвы приехала, от дворца наотрез отказалась. Распорядилась его весь как есть под жилье артистам отдать.

— Комедиантам? Императорскую резиденцию?

— Да уж гневайся, душка, гневайся, а народу театрального набилось в нем видимо-невидимо. Покойная императрица сказывала: и музыканты, и комедианты итальянские и немецкие, и певчие. Да что там — танцевальную школу в парадной анфиладе разместить велела.

— Какое кощунство! Как только посмела!

— A Kiо ж бы ей, душка, про кощунство сказать осмелился? Зато покойная императрица, как на отеческий престол вступила, сразу комедиантов выгнала, и весь дворец под лейб-кампанский корпус отдала.

— А сама Анна Иоанновна где же жила?

— Сама-то пожелала в апраксинском доме поместиться, в том, что адмирал Федор Матвеевич Апраксин государю Петру II завещал. Он бок о бок стоял. И с той же весны архитекту Растреллию поручила третий Зимний дворец строить, чтобы фасадами на Неву, Адмиралтейство и луговую сторону.

— Дальше знаю. Как строительство Растреллий полностью развернул, тетка во временный деревянный дворец перебралась, что он для нее подальше от Невы соорудил.

— Здесь и скончалась государыня наша. Не дождалась.

— Денег жалеть не надо было. Как на туалеты, без счету тратила. Вон две с половиной тысячи платьев оставила как есть ненадеванных. Хвастаться любила, что большого выхода туалеты по два раза не надевает. А дворца настоящего так и не имела.

— Зато ты, душка, первым в него въедешь. Как хорошо, и строить не надо. Словно для тебя подгадали — тоже примета, государь!

— Вы сегодня на редкость бледны, ваше императорское величество. Вам неможется? Вы не разрешите мне остаться и поухаживать за вами — вы так всегда пренебрегаете вашим здоровьем. К тому же в комнатах несносный холод. Разрешите мне вас устроить поудобнее, накрыть пледом. Я не стану докучать вам своим разговором — я просто посижу вблизи вас.

— Нет, нет, княгиня, отправляйтесь домой. Со мной решительно все в порядке. Немного болит голова, но я подремлю, и все пройдет. Благодарю вас за заботу, но в ней сейчас нет никакой нужды. Прощайте, мой друг, прощайте.

— Но у вас посинели губы. У вас кривится от боли лицо. Нет, ваше величество, я возьму на себя смелость кликнуть лейб-медика.

— Этого ни в коем случае не следует делать. Мне не нужны кривотолки во дворце. Ступайте, ступайте же, мой друг. Я жду вас завтра, а пока…

— А пока я ни за что не оставлю вас в одиночестве. Это было бы бесчеловечно.

— Катерина Ивановна!

— Я здесь, государыня.

— Помогите накинуть мантильку и выйти Екатерине Романовне, да поскорее. Мне необходимо лечь.

— Ваше сиятельство…

— Мне не нужны ваши услуги, Катерина Ивановна. Вы же видите, как плоха государыня. О ней надо позаботиться.

— Ваше сиятельство, это все от сырости строительной да запахов разных. Не извольте беспокоиться, у государыни так после переезда во дворец случается.

— И быстро проходит, мой друг. Нужно только быстро и вовремя заснуть.

— Но у меня сердце не на месте…

— Пойдемте, пойдемте, ваше сиятельство. Если что, я сама первая вас извещу.

— Но…

— Милая княгиня, на этот раз вы истощили мое терпение. Ваша государыня приказывает вам немедленно отправиться к себе и уделить хоть самое небольшое внимание дочке. Идите же!

— Что, государыня, время пришло?

— Да, не ошибаешься, Шкурин. Боли начались, а эта маленькая княгиня как нарочно… Думала, не справимся с ней.

— Еще подождать, государыня, или к себе ехать дом поджигать.

— Собственными руками! Господи, чем только отплатить тебе смогу.

— Тем, государыня, что все по нашему плану состоится. А там уж как Бог даст.

— А жена твоя как же? Что с ней сделал?

— Все как есть устроил. В безопасности она, да и вещички, что подороже, ночным временем еще два дня назад вывезли. Так поехал я?

— С Богом, Василий…

— Только бы вам за время пожара управиться.

— Авось управлюсь. Не впервой ведь. Катерину Ивановну позови, чтоб за тобой все двери закрыла.

— Да вон она стоит с Григорием Григорьевичем да Алексеем Григорьевичем толкует. С ними позвать?

— Что ты, что ты! Их тотчас прочь. Чтоб и вблизи дворца их никто не видел. Да поторопись, Василий, худо мне. Боль-то волна за волной подступает. Поторопись…

— Государыня, побежал Василий — вон уж пролетка по улице полетела. Кони-то который час ждут — застоялись. Бабку бы теперь…

— Что ты, Катерина Ивановна! Только бабки повивальной нам здесь и не хватало. Сама поможешь.

— Да не умею я толком-то, государыня. Вон руки так и летают, туман в глазах. А вдруг…

— Ничего не будет! Слышишь, Катерина Ивановна! Ничего со мной не случится. Ты же меня знаешь… Корзину для белья грязного приготовила? Чтоб и следа здесь не осталося!

— Приготовила, государыня, а как же. С крышкой. Огромную.

— Вот и ладно. А для младенца?

— И для младенчика другую корзинку. Поменьше. Все уж в ней изготовлено.

— А соску с маком — ну, заплачет?

— И маку нажевала, молочком заварила. Самой бы не уснуть. А Алексей Григорьевич сказать велел, что от дому далеко не отъедет, ждать в коляске будет, сам дите домчит. А коли надо, так и сказал, самое родильницу вместе с дитем и с постелью на руках хоть на край Петербурга донесет. Непременно, мол, государыне нашей передай. Такому-то богатырю и впрямь все впору.

— Ты видала, как он яблоко двумя пальцами сжимает: сок не то капает — струей течет, а он посмеивается.