— Да уж одно слово — Илья Муромец. Ох, вот и конец разговорам. Помоги-ка, Катерина Ивановна. Двери-то все заперла?

……………

— Никак, скребется кто? Господи, едва опростаться успела.

— Это за младенчиком нашим, государыня. Сейчас открою. Стук у нас условленный.

— А откуда ж узнали?

— Занавесочку я на окошке загнула, вот Орловы-то и здесь. Вот, господа, две корзины и еще…

— Как государыня?

— Ступай, ступай, Алексей Григорьевич. Обо мне не думай. В порядке я. Сейчас вставать стану.

— Как вставать?

— Идите, идите, Алексей Григорьевич. Неровен час император с пожару вернется — быть беде.

— Ушел? Одевай меня, Катерина Ивановна, да в парадное платье, чтоб к столу выйти.

— Сил-то станет, государыня?

— Уж коли с родами вовремя управилась, и тут справлюсь.

— Ой, никак государь император по переходу ботфортами гремит. Что это так скоро-то?

— Дай-ка к двери стану, о косяк обопрусь, чтоб не заслабнуть. Рада вас видеть в своих покоях, ваше императорское величество!

— Вы на ногах? И даже вышли мне навстречу? Может, окажете честь и отобедать за общим столом?

— Можно и отобедать, если вам это угодно, сир.

— А мне, по совести сказать, шепнули…

— Что же вам донесли?

— Видно, глупость, раз вы на ногах. А в покоях у вас что?

— А что должно в них быть?

— Вы не будете возражать, если я по ним пройдусь?

— Вы окажете мне честь, сир.

— Вот что действительно странно — ваша любезность.

— Может быть, она от недоумения перед вашим неожиданным вниманием. Удивительно, что вы, сир, вообще нашли дорогу к моим покоям.

— Так вот, мне сказали, что сюда слишком хорошо знают дорогу другие и что моя супруга явно неравнодушна к прелестям молодых офицеров.

— Вы оскорбляете меня, ваше императорское величество!

— Оскорбляю? В таком случае, позвольте спросить, откуда пошел слух, что вы беременны и вам пора родить?

— Какая глупость!

— Э, нет! Дыма без огня не бывает. Кстати, вы знаете, откуда я вернулся?

— Судя по закопченным ботфортам и грязным рукавам, с пожара.

— Вот именно. Причем с пожара дома вашего камердинера Василия Шкурина. Ему очень не повезло. Дом занялся как свеча и, несмотря на все наши усилия, сгорел до тла. Вам придется помочь бедному погорельцу деньгами.

— Да, это настоящее несчастье. К тому же у него жена, дети.

— На его счастье, на то время их дома не было. Зато утварь погибла вся. Он сам замешкался с приездом.

— Это понятно, он ехал из дворца и даже не знал, имеет ли пожар в той стороне отношение именно к нему.

— Тем не менее никакого особенного отчаяния я у него не приметил.

— Каждый переживает свое несчастие по-своему, сир.

— А ему еще досталось пережить его на четверг Пасхальной недели, которую так чтут здешние православные.

— Это ваши подданные, сир.

Наконец наступил праздник Святыя Пасхи… К торжеству сему деланы были в Петербурге во всем приуготовления великие. Но нигде так сие приметно не было, как во дворце. Государю неотменно хотелось перейтить к оному в большой новопостроенный дом свой… Оставался наконец один луг перед дворцом неочищенным и так загроможденным, что не могло быть ко дворцу и приезду, то не знали, что с ним делать и как успеть очистить его в столь короткое, оставшееся уже до праздника время.

Луг сей был великий и преобширный, лежавший перед дворцом и Адмиралтейством и простиравшийся поперек почти до самой Мойки, а вдоль от Миллионной до Исаакиевской церкви. Все сие обширное место… загорождено было сплошь премножеством хибарок, избушек, шалашей и сарайчиков, в которых жили все те мастеровые, которые строили Зимний дворец, и где заготовляемы были и материалы. Кроме сего во многих местах лежали целые горы и бугры щеп, мусора, кирпича и половинок, щебня, камня и прочего всякого вздора…

Генерал мой надоумил и доложил государю: не пожертвовать ли всем сим дрязгом всем петербургским жителям, и не угодно ли ему будет повелеть чрез полицию свою публиковать, чтоб всякий, кто только хочет, шел и брал себе безданно, беспошлинно, все, что тут есть: доски, обрубки, щепы, каменья, кирпичья и все прочее.

Весь Петербург власно как взбеленился в один миг от того. Со всех сторон и изо всех улиц бежали и ехали целые тысячи народа. Всякий спешил и, желая захватить что-нибудь получше, бежал без ума, без памяти и, добежав, кромсал, рвал и тащил, что ни попадалось ему прежде всего в руки, и спешил относить или отвозить в дом свой и опять возвращаться скорее. Шум, крик, вопль, всеобщая радость и восклицания наполняли воздух весь тогда. И все сие представляло в сей день редкое, необыкновенное и такое зрелище, которым довольно налюбоваться и навеселиться было не можно. Сам государь не мог довольно нахохотаться, смотря на оное: ибо было сие перед двумя дворцами — старым и новым, и все в превеликой радости, волокли, везли и тащили добычи свои мимо оных. И что ж? Не успело истино пройтить несколько часов, как от всего несметного множества хижин, лачужек, хибарок и шалашей не осталось ни одного бревнышка, ни одного отрубочка и ни единой дощечки, а к вечеру как не бывало и всех щеп, мусора и другого дрязга… Все было свезено и счищено.

«Жизнь и приключения Андрея Болотова. 1738–1793». Год 1762

— Александр Сергеевич, могли бы вы себе представить такой парадный обед в честь врагов российской армии, более того — в честь возвращения врагу всех завоеваний нашей короны? Мне это кажется дурным сном.

— Государыня, всем были известны восторженные отзывы императора по поводу короля Фридриха и всей его военной системы.

— Само собой разумеется. Но ведь сейчас государь выступает в роли русского императора, должен представлять российские интересы, а между тем он стал совершенно игнорировать даже русский язык. Я понимаю его трудности и сама делаю множество ошибок, но царствующей особе необходимо делать над собой хоть малейшее усилие. Вы знаете, что даже на плацу он делает выговоры офицерам и обращается к солдатам в строю только на чужом языке?

— Но я думаю, офицеры тотчас переводят команды и отзывы.

— Переводят! Но в результате солдаты теряют чувство места и времени: кого они защищают и почему держат в руках оружие. В своем сознании они могут превратиться в наемников, к тому же очень плохо оплачиваемых. Государь просто не понимает, что такое русский патриотизм — ему знаком только прусский. Вы посмотрите, он сел во главе стола вместе с прусским министром!