Семь лет Синь и Берегиня ждали возвращения Мэгги-Мэри. Берегиня верила, что её мама – русалка. Синь знала об этом. И до поры до времени не пыталась её разубедить.

Ей вдруг показалось, что в кухне невыносимо жарко. Сделав глубокий вдох, Синь с шумом втянула в себя горячий воздух. Кончиками пальцев она прикоснулась к деревянным бокам миски. Миска была расколота ровно пополам.

Эта миска напомнила Синь о матери, а ещё о Мэгги-Мэри и той ночи, когда она покинула их. Синь почувствовала, как кровь прилила к её щекам. Она всё ещё сердилась на Мэгги-Мэри, потому что её не было рядом и она не могла порадоваться, глядя на это чудо – Берегиню, которая в своё время очутилась из-за неё в опасности.

Синь положила половинки расколотой миски возле раковины, потом прислонилась к стене, прижалась лбом к прохладному кафелю и закрыла глаза.

Она не просила, чтобы ей достались этот дом и Берегиня. Но они достались ей от той, что спасла ей жизнь.

Синь знала: если бы она осталась там, в Айове, она так и умерла бы, как её мама, не увидев ничего на свете, кроме бескрайних кукурузных полей, силосных башен и безотрадных равнин Среднего Запада. Мама часто говорила: «Как бы я хотела перед смертью увидеть океан!» Но она так его и не увидела.

Да, Мэгги-Мэри спасла Синь, а потом доверила ей свой дом и свою девочку. И Синь берегла их.

Беречь их – это было поручение Мэгги-Мэри, её последние слова.

Когда взошла луна, шилохвостых скатов за косой стало ещё больше. Они собирались здесь: одни плыли с Ямайки, другие – с Виргинских островов. Всё прибывали и прибывали, широко расправив свои плавники, чтобы ловить океанические течения. Чуть позже они вместе с приливом пройдут через узкий канал, соединяющий Мексиканский залив и пруд. Кто знает, почему этой ночью они собрались именно здесь, почему выбрали эту косу, этот Ключ, а не какое-то другое место? Быть может, их вёл какой-то древний инстинкт, зов предков. А может, их просто увлекло за собой мощное океаническое течение. Кто знает…

А ночь всё длилась и длилась, и с каждым часом скатов становилось всё больше. Настоящий слёт скатов, собиравшихся в ночь июльского полнолуния отложить яйца в пруду, из которых потом получаются русалочьи кошельки[9].

Берегиня моргнула. Здесь, в заливе, было так светло по сравнению с прудом. От волн шло свечение, озарявшее пляж. Всё казалось таким большим, просторным: океан, небо, воздух… И даже луна была в два раза больше, чем когда она висела над прудом.

– Победа! – повторила она.

Всё шло по плану. Прекрасному плану! Пункт «Ж» был выполнен! Она вскинула голову, расправила плечи и подняла руки к небу. Её переполняла радость. Восторг. Ликование. Она крепко обняла Верта и крикнула во весь голос:

– Ещё чуть-чуть – и мы у цели!

Верт лизнул её в губы.

– Ф-ф-фу! Горячий поцелуй! – засмеялась она.

В сумерках волны казались мягкими и податливыми. Лунный свет поблёскивал на их завитках, а впереди, в сотне ярдов от них, тускло мерцали острые края скалы де Вака. Она была хорошо видна в свете полной, круглой, яркой луны.

Берегиня снова взялась за вёсла. Нос должен смотреть прямо на скалу, рассекать бегущие навстречу волны, иначе они развернут шлюпку и её пронесёт мимо: по морям, по волнам, нынче здесь – завтра там… Она вставила вёсла в уключины и принялась грести, морщась от боли в стёртых ладонях.

ВУ-У-У-УФ-Ф-Ф-Ф!!! Нос шлюпки вдруг резко взмыл вверх на огромной волне. Правое весло выскочило из уключины, и его мигом подхватило волной.

– Нет! Отдай! – крикнула Берегиня.

Её протянутая рука так и застыла в воздухе, словно ожидая, что весло вдруг чудесным образом вернётся на своё место. Ещё не до конца осознав, что произошло, Берегиня провожала его взглядом, пока оно не исчезло в волнах.

Да, теперь ей придётся грести вдвое энергичнее, чтобы направить шлюпку к скале. Получится ли это у неё теперь, с одним-единственным веслом? Она должна, она сможет. Ведь плавают же эскимосы с одним веслом на каяках? Или индейцы на каноэ? Если они справляются, справится и она.

Скала де Вака виднелась над водой. Она была совсем близко. Шлюпка непременно доберётся до цели, если только нос будет смотреть точно на скалу. К тому же здесь ещё неглубоко, не больше трёх футов. Так что шлюпка сможет, идя по волнам, потихоньку сдрейфовать туда.

Всё было бы хорошо, если бы не одно обстоятельство. Отбойное течение может образоваться и на мелководье, и ему вовсе не нужно глубины, чтобы набрать силу. Этого Берегиня не учла в своём прекрасном плане, который не предусматривал отбойного течения.

Меж тем отбойное течение, промчавшееся перед знаменитой скалой де Вака словно бешеный локомотив, подхватило «Стрелку» вместе с её пассажирами – девочкой и лохматым псом – и потащило мимо косы, мимо стай шилохвостых скатов, мимо волнорезов прямо в открытый океан.

Не успела Берегиня понять, что происходит, как «Стрелка» оказалась далеко за скалой, за небольшими пляжными волнорезами и устремилась в открытый океан.

А что же пёс? Он мог только выть от страха, глядя на посеребрённые лунным светом волны в надежде, что проснётся хоть кто-нибудь там, на берегу, в Устричном посёлке.

На берегу, в Устричном посёлке, не зная, что осталась одна в призрачно-голубом доме, Синь спала и видела сон. Знакомый сон. Сон-воспоминание.

Вот она изо всех сил сжимает руку Мэгги-Мэри, тянет её и умоляет скорее выйти на берег, прочь из воды. Скорее, скорее! Но нет, слишком поздно. Мэгги-Мэри пронзительно вскрикивает: «Уже выходит! Ребёнок выходит!»

И тут новорождённый младенец, выскользнув из тела Мэгги-Мэри, всплыл на поверхность воды – прямо в руки Синь, и в ту же секунду их подхватил Доуги, словно сам морской бог Нептун с блестящими мокрыми кудрями! Подхватил и понёс к берегу.

Наверное, именно с этого момента она и полюбила его – его и дочку Мэгги-Мэри одновременно.

Но в тот момент она ещё не осознавала этого. Она поняла это гораздо позже, когда прошло много-много времени. А тогда она знала только одно: что на руках у неё новорождённый ребёнок, что она стоит в водах Мексиканского залива у побережья Техаса, там, где на полпути от Галвестона к Корпус-Кристи приютился крошечный городок Тейтер, а вокруг них плещут солёные морские волны. Всем известно, что бывают дети, которые родились в море – на корабле, на пароходе, на океанском лайнере. Но много ли на свете детей, которые родились В МОРЕ – в самом что ни на есть прямом смысле, выскользнув из тела матери в солёные морские волны?

Синь стояла в солёной морской воде, держа на руках новорождённую, и не могла отвести от неё глаз. Девочка. Это была девочка. Красавица. «Добро пожаловать на этот свет, сладкая моя горошинка», – прошептала Синь ей в крошечное розовое ушко. Первые слова, которые услышала малышка, были слова Синь. И потом всю жизнь слова Синь были первыми, которые она слышала утром, просыпаясь, и последними, которые она слышала вечером перед сном.