Аль-Фаррух молча сидел в кресле и смотрел видео на большом экране. Пальцы медленно перебирали столетние четки из девяноста девяти бусин. Его лицо было спокойно, но мертвецкая бледность выдавала состояние крайней лютости. Так бывает с людьми, привыкшими хранить эмоции внутри себя. То, что творится у них в душе, наверное, знает только… нет, не Бог. Дьявол!

– Когда это случилось?

– Три дня назад, я сеид!

Перед шейхом прямо на персидском ковре сидел начальник охраны Мустафа.

– Там не было камеры. Мы поставили ее только на прошлой неделе и вот, – как бы оправдываясь, тараторил Мустафа.

Шейх только молчал и в очередной раз просматривал то же видео.

– …Но ничего необычного не произошло. Никто не приезжал и не приходил. Никто не звонил, и в окрестных селениях все спокойно, – поспешил заверить начальник охраны. – Только прикажи, и мы…

– …Не нами сказано: не руби сук, на котором сидишь; не сжигай дом, в котором живешь; не кусай руку, которая кормит.

Черные как смоль глаза араба, казалось, сверкнули и погасли, хмурое лицо стало серым, а пальцы все также продолжали отсчитывать бусины, как песчинки в часах до конца чьей-то жизни…

Ройзенблит поднялся среди ночи и оглянулся вокруг, будто за портьерами и углами его апартаментов стояли неизвестные наблюдатели. Сквозь густые лапы молодой сосны в окно пробивался яркий свет луны. «Полнолуние! Пора. Это должно случиться сегодня, иначе все пропало». Александр откинул покрывало. Он лежал одетым, чтобы не терять времени. Бесшумно ступая по коридору с ночными лампами, заменявшими охране дежурное освещение, он остановился у поворота за угол. Там стоял охранник, и его дыхание было слышно в ночи, как ход больших часов с боем. Ройзенблит вынул из кармана заветный флакончик и через мгновенье проскользнул незамеченным мимо парализованного секьюрити с «Узи» в руках.

Та же участь постигла еще троих мужчин из внутренней охраны, пока наконец профессор не подошел к двери в лабораторию.

Перед шейхом стоял громила Асиль и ловил каждое слово, сказанное господином.

– Я никогда бы не подумал, что сын моей сестры окажется пособником неверных. Мне стыдно за тебя, Асиль. Будь проклято то ложе, на котором ты был зачат.

Асиль упал на колени и низко склонил голову.

– Я сеид, я никого не предавал! Я сын правоверного мусульманина и твоей сестры. Меня, как и нас всех, ведет за тобой пророк Муххамед…

– …Не произноси это имя, сын шайтана! – вскрикнул аль-Фаррух. – Ты не достоин звания шиита, ты не достоин веры, ты не достоин жизни…

Внезапно аль-Фаррух вскочил со своего места, накинув на шею племянника четки, обмотал их вокруг и начал душить. Великан Асиль дернул было руками, пытаясь встать, но из сонной артерии фонтаном брызнула кровь. Каждая из бусин на четках шейха ощетинилась острыми, как бритва, шипами. Гигант араб, стремительно теряя силы, обмяк, лежа лицом вниз. Через минуту все было кончено.

– Мусульманин, забывший, чей он раб, становится неверным псом.

Шейх медленно встал, выпрямившись во весь рост, нажал на одну из бусин, и его четки вновь стали гладкими. Взяв у безразлично стоящего рядом Мустафы салфетку, аль-Фаррух вытер свою «игрушку» от крови, затем скомкал запачканную бумагу и бросил ее в лужу крови, образовавшуюся под несчастным охранником.

– Убери здесь! И приведите ко мне ученого… – приказал аль-Фаррух Мустафе, отходя к окну. Мустафа, поклонившись, быстро вышел за дверь.

– Никому нельзя верить… Никому. Что за жизнь настала… – араб смотрел на полную луну. На ночном небосклоне не было ни облачка. Шейх вздохнул и подошел к большому аквариуму. В нем медленно плавали небольшие круглые ершистые рыбки с острыми зубами. По мановению руки откуда-то из боковой двери вышел немой слуга в коричневой дишдаше[12] с полным подносом свежего мелко нарезанного мяса.

Холеная рука аль-Фарруха принялась кидать в аквариум такой необходимый корм для его зубастых обитателей. Пираньи оживились и из смирных домашних питомцев превратились в свирепых хищниц, выдирающих друг у друга ужин.

– Совсем, как люди, – равнодушно бормотал аль-Фаррух. – Только не у всех людей есть зубы… Кто имеет зубы, тот и ест мясо…

Рассуждения аль-Фарруха были прерваны воем сирены, и в зал заскочил перепуганный Мустафа.

– Я сеид! Кто-то проник в лабораторию!.. Профессора на месте нет!

– Аллу́ана Алли́яка!..[13] Уничтожить! Принести мне его голову!

Ройзенблит, морщась от громкого воя сирены, бегал между пластиковых барокамер лаборатории, открывая дверцы и выпуская на волю подопытных зверей и насекомых: крыс, волнистых попугаев, мышей, пчел, скорпионов и зверей.

– Еврей? Я тебе покажу еврея, исламист. Ты еще не знаешь, что может гениальный шестидесятилетний еврей!

«В мире нет бойца смелей, чем напуганный еврей», – напел Ройзенблит слова старых дворовых комических куплетов.

Где-то далеко через открытые двери слышался топот множества ног, сбегавших по лестнице в подземелье, где и находилась лаборатория.

– Я знал, я знал… Ладушки-оладушки. Готовьтесь, арабушки…

Профессор быстро снял короб из фольги с вращающегося суппорта в дальнем углу большого зала лаборатории. Перед ним стояло устройство с фазированными антенными решетками необычной конфигурации. За дверями уже были слышны крики приближающихся арабов.

– Успел, – тяжело переводя дыхание, воскликнул Александр и медленно отошел к стене.

Приоткрытая дверь распахнулась настежь, и в лабораторию ввалилась толпа охранников с автоматами Калашникова в руках. Палец ученого нажал на кнопку пульта на стене. Первые двое арабов подняли автоматы для выстрелов. Внезапно на них налетел рой озверевших насекомых. Сработала необычная фигурная антенна – очередной излучатель Ройзенблита. Удивительное прозрение, наступившее у Александра две ночи назад, помогло ученому сконструировать орудие убийства в считаные часы. Так работают гении.

В отличие от предыдущих изобретений, на этот раз Ройзенблит не известил своего хозяина о новом открытии и только четыре часа назад испытал новый излучатель в первый раз. Эксперимент оправдал самые смелые ожидания: волнистый попугайчик, обычно добрый и нежный, после облучения новым видом волн был запущен в изолированный короб, где он убил гремучую змею…

Пчелы жалили обезумевших от боли боевиков и тут же умирали от потери яда. Затем были змеи и скорпионы, обвивавшие ноги боевиков и смертельно кусающие их во все доступные части тела. Первые четверо арабов, упавшие на пол и умирающие в страшной агонии, были атакованы мышами и крысами. Поедаемые заживо, охранники кричали от боли и ужаса. Те, кто стоял за спинами умирающих, были атакованы второй волной агрессивных представителей фауны. Отойдя от шока и сообразив, что к чему, те, кто был последним, с дикими воплями бросились бежать из лаборатории. Но было поздно.