Марию словно вышибло из комнаты хлопком затворённой Дарьей двери. Она зашипела на Нюшку:

– Чего уши развесила? А ну! Живо! Спать!

Девочка кинулась в комнату. Не раздеваясь, нырнула под одеяло и там затихла…

Почти все прожитые в Казанихе дни Нюшка и ложилась, и вставала, видя перед собой недовольное лицо тётки Марии, которое всякий раз говорило ей:

– Скорей бы уж проклятый твой детдом открылся…

По строгому тёткиному приказу – не связываться со всякой деревенской сволотнёй – девочка сторонилась на улице ребят, за что шалуны обзывали её мамзелью и даже придумали считалку к весёлой своей игре:

Саму «выбражалу» никто не трогал, зато проигравшему лепился такой щелчок, что тот иной раз крутился винтом.

Забавой ребята тешились, а саму Нюшку почти перестали замечать. Только старая Дарья не давала ей оставаться в одиночестве. Мария не мешала старой привечать девочку. Дарья, что ни день, и сама торопилась явиться за Нюшкою, всякий раз повторяя:

– Пойдём скорейча. А то дед Мицай без тебя брыкается. Чего доброго, опять ногу зашибёт.

От стариков девчушка узнавала все деревенские новости и заботы. Примерно то, что:

– Ниловна-то, Катерина, с осени закрутилась на ферме – не обнясла дом завалинкой; морозко-то в горницу и пролез, обдышал весь угол; несёт таперича оттуда сыростью…

Однако сейчас, лёжа под тёплою накрывою, не чуяла девочка никакого из угла дыхания. Но, когда задремала, сразу увидела в уголке маленького старика, который дышал на стену густым инеем. Нюшке захотелось прогнать этакого морозку, но она только мыкнула на озорника и сразу проснулась…

Въяве оказалось, что никакой не морозка дышал за сундуком – тётка Мария поскрипывала половицами…

Подойдя к постели, где лежала племянница, она что-то сунула ей под подушку и вернулась в кухню. А девочка поняла, что тётка это самое что-то спрятала крадучись потому, что побоялась разбудить её, Нюшку!

За прикрытой дверью, в кухне, скоро начал опять поскрипывать стол, опять зашаркали усталые ноги бабушки Дарьи. Девочке захотелось поглядеть: что же такое таится у неё под подушкой?

Тут в кухне Мария громко сказала:

– Пойду сбегаю до Сергея, чаем хоть напою. А то вконец заработался…

Когда за Марией слышно захлопнулась дверь, девочка села на постели, вытащила из-под подушки узелок. Тот оказался величиною с добрый кулак. Близко за дверью послышался Дарьин голос. Девочка прижала узелок к себе, замерла. Старая проговорила:

– Надо же! Чегой-та она… без гармошки плясать пустилась?

На её воркотню еле слышно отозвалась Катерина:

– Душу её совесть окликнула…

– Какую душу? Какая совесть? – удивилась Дарья. – Был у кобеля стыд, да к заплоту пристыл… Шибко легко мать её родила – нету над нею ни боли, ни воли… Сама себе конь и дорога – куды захочу, туды и ворочу… С того самого дня, как сюда её нечистый приволок, у Никитича даже костыли и те погнулись…

И опять что-то сказала Катерина, отчего старая сполохнулась:

– Куда? Какому чёрту она нужна? Полсвета обблукала, удобней Сергеева загорбка не нашла. Борис-то аптекарь к нам её детдомовской хозяйкой не без умысла задумал поставить. Эту ж дурёху в два счёта можно объегорить. Осип-то, дирехтором будучи, из этой козы быстро наладит варежки вязать… Однако ж по детдому придётся им кем-никем, а всё наших баб работать принять. Они и позаботятся об чём надо…

От Дарьиной убеждённости в Нюшке появилась смелость. Она принялась развязывать узелок. Но тот скользнул из её рук и шмякнулся об пол. Концы его выскользнули из уже ослабленной затяжки, и тряпица развернула своё содержимое. Нюшка спрыгнула на пол.

– Похоже, девка наша не спит, – сказала Дарья и заглянула в комнату.

– Чёй такое? – увидела она рассыпанное и подошла проверить. Склонилась, послюнявила палец, макнула, лизнула, спросила Нюшку: – Сахар ли чё ли?

После чего позвала:

– Катерина, подь-ка сюды!

Подошедшей хозяйке бабка показала глазами на россыпь, предложила:

– Глянь-ка, чё тут наша девка сочинила…

– Это ж не девкино сочинение, – сказала Катерина.

– Чьё ж тогда? – не сразу поняла старая сказанного, но вдруг всплеснула руками. – Да ты чё-о?! – изумилась. – Неуж Мария?!

Катерина рёбрами ладоней смела сахар в кучку, завязала тряпицу прежним манером, сказала: «А мы проверим» – и положила узелок в комнате, посреди стола.

Когда бабка Дарья засобиралась домой, Катерина у порога велела ей:

– Никому, ни гу-гу! Чтобы до Никитича ни в коем случае не дошло… Ему и без того хватает…

– А с Марией как прикажешь?

Выскребая из дежи тесто для последнего сочня, Катерина решила:

– Увидим как…

Уже ухватившись за дверную ручку, недовольная Дарья проворчала:

– Чё ж, мы её покрывать ли чё ли должны?

– Да уймись, Лукьяновна! – только и успела сказать Катерина, как за окном хлопнула калитка. Послышался скрип костылей…

Протирая у порога запотевшие очки, Сергей сообщил:

– Похолодало.

Потом, близоруко оглядев и Дарью, и хозяйку, пожелал узнать:

– Что-то случилось?

– Чёй у нас может случиться-то? – с натужной весёлостью отозвалась Дарья. – Всё уже переслучалось. Окромя беды да хвори, како у нас горе… Сщась вот собралась домой идтить, деда своего кормить…

– А Мария где?

– Да и мы бы тебя, Никитич, об том же спросили бы, – поставила старая на последнем «бы» ударение.

Катерина же повелела ей:

– Собралась, ступай! Нечего дорогу заговаривать… Да завтра, не забудь, приходи – маковники будем стряпать…

– Что же всё-таки случилось? – поспешил переспросить Сергей, пока Дарья не ушла.

– Пущай тебе вон… Катька врёт! – заявила старая. – А меня с детства за враньё драли, как сидорову козу…

С тем она и пропала за порогом.

Дарья ушла. Нюшке в открытую дверь было видно, как хозяйка в деловом молчании подбирала стряпню. Сергей немного постоял среди кухни и сел у стола. Даже девочке стало понятно, насколько он устал. Она тихонько уползла под одеяло и оттуда одним глазом обнаружила, что дядя Серёжа сейчас сильно походит на ею любимого, но умершего дедушку Никиту, а и равно на того одноногого солдата, который стоял в Татарске на мостике у бабушки-Лизиной избы…