Картинки прожитого сменяли друг друга. Тятя отчётливо помнила каждый день своей жизни, могла перечислить все события, даже самые незначительные, в мельчайших подробностях.

— До недавнего времени я думала о самоубийстве. Но теперь всё изменилось. Я хочу жить. Мой отец, мой дед, моя матушка, мой отчим — все они сражались и оставались среди живых до последнего, все покинули этот мир, лишь когда пламя объяло их замки. Я тоже буду жить до тех пор, пока меня не лишат выбора, пока не смогу поступить иначе, как только схватить кинжал и вонзить его себе в горло.

Такацугу слушал её молча, как будто слова и само поведение кузины не позволяли ему ни возразить, ни выразить своё согласие. И тогда Тятя с тем же выражением произнесла:

— Я хочу провести эту ночь с вами, в ваших покоях.

Когда-то Такацугу предложил ей руку и сердце. Теперь она хотела отдать ему своё тело. На этот шаг её толкнула вовсе не любовь — в тот миг она не думала о любви и любви не ждала. Но огонь страсти, который некогда полыхал в глазах этого мужчины, не мог её обмануть, и она приняла решение добровольно отдать ему своё тело, которое рано или поздно вопреки её желанию достанется Хидэёси.

— Вы в своём уме? — повторил Такацугу.

— Я не безумна!

— Тогда откуда взялись эти безумные мысли? Перестаньте говорить о невозможном и извольте сей же час удалиться!

— О невозможном?!

— О совершенно несбыточном!

— Но почему?..

Их взгляды скрестились, сошлись в поединке, исход которого зависел от того, кто первым отведёт глаза, как будто это было важно — не проиграть.

— Я заклинаю вас уйти! Если вы откажетесь, мне самому придётся покинуть эти покои!

Тятя молчала. Такацугу начал подниматься, и в тот же момент, не отдавая себе отчёта в том, что творит, она вцепилась в полу его кимоно — точь-в-точь как он поступил годом ранее. В этом жесте было столько же решимости, но одержимость страстью, горевшая тогда в глазах Такацугу, сейчас отсутствовала во взгляде Тяти.

Такацугу высвободил подол кимоно и выскочил из павильона. Тятя долго ещё сидела в одиночестве, потом, уверившись окончательно, что он уже не вернётся, тоже встала.

Она вышла на энгаву, ведущую в сад, и, на этот раз очень медленно, преодолела расстояние, отделявшее Соколиный павильон от её собственной резиденции. В такт неторопливым шажкам она говорила себе, что отныне ей уже не быть простой юной девушкой, княжной без княжества; отныне она станет женщиной, чья жизнь будет неразрывно связана с судьбой самого могущественного мужчины в Японии. И не что иное, как почтение, смешанное со страхом, страхом перед будущей наложницей Хидэёси, побудило Такацугу отказаться принять в дар её тело…

Через день после отъезда Такацугу из Адзути к Тяте с нежданным визитом явился Удзисато Гамоо. В последний раз они виделись вскоре после битвы при Комаки, в 12-м году Тэнсё[63], больше четырёх лет назад.

Тятя встретила гостя со всем подобающим почтением — ведь к ней пожаловал не кто-нибудь, а даймё Мацудзаки с доходом в триста двадцать тысяч коку. Теперь, в свои тридцать два, Удзисато был зрелым мужчиной, в его лице не осталось и намёка на юношескую свежесть и бесшабашность. Держался он приветливо, знакомый низкий голос приобрёл глубину, сообщавшую владельцу ещё больше спокойного достоинства.

— Княжна, — он называл её по-прежнему «княжна», — позвольте вас поздравить. Я, увы, не смог лично пожелать счастья и благоденствия вашим сестрицам по случаю заключения брачных союзов, однако на сей раз явился со всей возможной поспешностью.

Вот так, без лишних церемоний, он сразу поздравил её с тем, что вскоре ей предстоит стать наложницей Хидэёси, и не выразил при том ни смущения, ни видимого сомнения в благоприятности грядущего события.

— Вы, стало быть, полагаете, что всё складывается к лучшему? — спросила Тятя, стараясь выведать, что у него на сердце.

Взгляд Удзисато задержался на её лице чуть дольше, чем того требовали приличия.

— А как же иначе? Едва услышав весть о вашем переезде в Дзюракудаи, я счёл её благой во всех отношениях. Ежели вы дадите жизнь наследнику, княжна, этот ребёнок, в чьих жилах будет течь кровь Асаи, в один прекрасный день станет… — Удзисато не договорил, но Тятя мысленно закончила за него: «Правителем Японии».

— У меня будет ребёнок?! — воскликнула она и вдруг почувствовала, как по щекам безудержно покатились слёзы. Она никогда не думала, что это может произойти с ней. Ребёнок. Ребёнок Хидэёси. Сын человека, который уничтожил её клан, отобрал у неё всё самоё дорогое! Забыв о присутствии Удзисато, Тятя дала слезам волю. Она плакала не от горя и не от страха — это были слёзы освобождения от невыразимых словами эмоций, которые вырвались таким образом наружу в тот миг, когда она осознала свою женскую долю и тяжкое бремя этой странной судьбы.

Гость сидел тихонько, не мешая ей плакать. Но вот наконец Тятя вытерла слёзы и извинилась за столь бурное проявление чувств.

— Вы уже бывали в Дзюракудаи? — ласково спросил Удзисато.

— Всего один раз.

— Восхитительное место, не правда ли?

— Мне так не показалось.

— Неужели? Вот незадача… — Удзисато задумался на мгновение и вдруг предложил: — Ну, коли Дзюракудаи вам не приглянулся, вы можете построить для себя замок по своему вкусу. Достаточно отдать распоряжение, и…

— Но кто же меня послушает?

— Вас — да не послушают, княжна?

— А… а где я построю замок?

Удзисато улыбнулся:

— Сейчас сообразим. Стало быть, замок, в котором вы могли бы жить со всем удобством и приятностью… Что скажете насчёт окрестностей Ёдо? Там вообще-то уже есть крепость, но ничто не мешает возвести ещё одну. До Киото и Осаки оттуда рукой подать, мимо течёт Ёдогава. С верхнего яруса тэнсю будете любоваться волшебными видами: река и равнина, сливающаяся с небом на горизонте… — Удзисато говорил так, будто замок уже стоял у него перед глазами.

А у Тяти из глаз снова хлынули слёзы. Представив себя на башне воображаемого замка, она вдруг подумала, что, в сущности, так до конца дней и останется пленницей.

Справившись с собой, девушка спокойно поклонилась:

— Я последую вашим советам, господин Гамоо. Рожу наследника и буду жить в новом замке.

— Ну вот видите? Разве это не чудесно?

— Разумеется, чудесно. Вы правы.

Тятя понимала: только что слова Удзисато легли печатью на свиток, в котором таилось её будущее, точно так же они несколько лет назад скрепили приговор госпоже О-Ити. Для матери всё закончилось самоубийством. Что за участь уготована дочери?

В тот день Удзисато провёл в беседе с княжной около часа, а почти сразу после его ухода ей нанёс визит Гэнъи Маэда, прибывший из Киото.