поражал, что вся история про театр моментально стала каким-то нелепым, быстро промелькнувшим эпизодом. Конечно, по инерции я продолжала вариться в этой теме, да и муж – и заканчивая институт, и год-другой после него – служил актёром, и друзья все из этой сферы. Но меня туда не тянуло ни секунды.

Ни одной мысли о возвращении в театр, в котором некоторое время поработала, не возникало. Никаких значимых ролей мне не давали, да и какие роли может получить молодая девушка? Всё значимое играли заслуженные артисты, а молодёжи крайне редко перепадало что-либо, кроме массовок и персонажей второго-третьего-десятого плана.

Не обошлось, разумеется, и без расхожей театральной истории. Когда тебя вызывает главный режиссёр, закрывает дверь кабинета и доверительно спрашивает: «Ну-с, как дальше будем развиваться?» Отвечаешь: «Да как скажете, так и будем, вы же режиссёр!» А он смотрит эдак вальяжно: «Дорогая, я тебе просто говорю: спят со мной все, это без вариантов. Я одинок, ты можешь прямо сейчас меня утешить!»

Про других актрис я не могу утверждать, спят ли они с главными режиссёрами – верить сплетням не очень хочется. Могу сказать только про себя, что никогда такого не делала, тем более что тогда была ещё и сильно религиозной. И потому не стала ни кокетничать, ни, как одна моя коллега, врать про наличие парня.

Над столом главного режиссёра висело красивое деревянное распятие. Говорю:

– Вот у вас над столом распятие. Вы сидите прямо под ним и предлагаете мне такое. Как вам не стыдно!

То есть выбрала нападение, а не оборону. Главный режиссёр явно удивился – наверное, раньше никто с ним так не разговаривал:

– Ты, сопля двадцатитрёхлетняя, будешь меня учить?! Знаешь, как я одинок?!

– Да, – отвечаю, – отлично понимаю. Мне двадцать три, у меня нет родителей, и никого нет, а у вас вон целый театр. Я тоже одинокая, и что – выходит, могу на этом основании делать бессовестные вещи?

Не иначе как в качестве контрдовода главреж зачем-то лихорадочно разоблачился, оставшись в удивительно несвежих некогда белых трусах, распространявших ароматы неухоженного немолодого тела. После чего, нарезав по кабинету несколько нервных кругов, водрузил себя на диван и картинно прикрыл глаза согнутым локтем:

– Ну хотя бы просто полежи со мной, ну что тебе стóит! Вот он я, перед тобой, ты прямо сейчас можешь меня утешить!

Но я предпочла прервать душераздирающую пьесу одного актёра на моменте фрустрации героя, закрыв за собой дверь, – катарсиса одинокому трагику (смахивавшему в тот момент то ли на Кису Воробьянинова, то ли на тоскующего по фемине Паниковского) не светило.

Разумеется, после такого акта унижения главного режиссёра я могла рассчитывать только на массовки. И одну, явно случайную, небольшую роль.

На этом фоне ребёнок казался настоящим чудом. Он менялся, развивался, мне с ним было интересно. Каким-то неожиданным образом я в одно мгновение пробудилась как мать! Женя смотрел на мир живыми, ясными, любопытными глазами, и я невольно начала копировать сына – так же доверчиво распахивать глаза, удивляясь и радуясь окружающему… Мне было реально в кайф жить вот так. Ни секунды не переживала насчёт того, что где-то не бываю или приходится ходить с ребёнком. Весь первый год его жизни я летала как на крыльях. Несмотря на то что женскими формами никогда особо похвастаться не могла, всё материнское во мне заработало как положено и даже с лихвой – молока хватало на троих.

До беременности и родов я считала, что женщина по определению должна любить детей. И думала, что мне не дано стать хорошей матерью, потому что сама детей не любила. А после рождения своих детей я поняла, что современная женщина ничего никому не должна, и тем более – любить детей. Она может полюбить своего мужчину, хорошо, естественно родить от него – и тогда полюбит своего ребёнка, потому что это получится само собой. Потому что так задумано природой. Ребёнок – естественное продолжение любви мужчины и женщины.

Ключевой, определяющий момент – удачные роды, без этого ничего не случится.

Я навсегда останусь благодарна Володе за то, что это мы с ним сделали хорошо. Мы не хотели детей, но хотели быть вместе – и как следствие появился ребёнок. Наша любовь друг к другу естественным образом перетекала на него, и никому из нас никогда не пришло бы в голову сказать что-то вроде: «Ты любишь его больше, чем меня!»

Ребёнок – словно ветка, которая вырастает из тебя, как из дерева. Можно сказать, что дерево любит или не любит свою ветку? Она выросла, ответвилась, а ты просто живёшь дальше, оставаясь самим собой – но одной веткой у тебя стало больше.

Ещё в беременность я снова начала общаться с отцом. До этого он воспринимал меня как экзальтированную, взбалмошную артистку, видя во мне продолжение матери, и поэтому сторонился, видимо, бессознательно оберегая себя и своё душевное равновесие. А когда я вышла замуж и забеременела, это послужило для папы признаком моей нормальности, стабильности, надёжности.

Он постоянно повторял мне: «Главное и самое трудное – первый год жизни! Всё очень сложно: кормление, бессонные ночи…» И я тоже всё время ждала: ну когда же будет сложно? Где все обещанные трудности? Но ничего такого не происходило. Всё было органичным и естественным. Меня распирало от радости, я не могла налюбоваться на пушистые завитки на шее сына. Ложась спать, нюхала его затылок и думала: «И как я жила без него раньше? Без этого запаха? Без этих ручек и ножек?»

Женя рос очень живым и обаятельным мальчишкой. И все мои дети были такими. Но не могу сказать, что меня вдруг начали умилять и радовать чужие дети, не мои. Они, как и взрослые люди, далеко не всегда бывают приятными – и это нормально.

Я уже упоминала о своём безоценочном отношении к поведению детей в вопросах осознания своего пола, в частности мастурбации. С Женей приключился забавный случай: в детском саду дали задание слепить из пластилина какое-нибудь животное. А поделки выставлялись в холле, чтобы родители могли полюбоваться. Но меня воспитатель отвела в сторону и показала слепленного Женей зайца с большим половым органом. И это было очень смешно! Он считал это естественным, а не чем-то постыдным, позорным, тем, что надо скрывать.

В Женин неполный месяц от роду к нам пришла патронажная медсестра из поликлиники и обратила внимание на какую-то шишечку возле заднего прохода, сказав, что это незаращенный свищ, что это опасно и нам надо в больницу. Когда мы туда приехали,