Началось с того, что у него сильно заломило затылок. Он поднял было руку, чтобы потрогать его, но рука не поднялась. Подняться на ноги тоже не удалось. Во всем его теле живыми остались только глаза. Барон скосил их в раскрытый саквояж и снова увидел, что он пуст. Денег в размере восьмидесяти тысяч крон и ценных банковских бумаг на общую сумму двести тридцать тысяч русских рублей серебром не было. Не было и бриллиантовой подвески, которую он вез своей дражайшей супруге на день ее пятидесятилетия.

Затем он как-то судорожно вздохнул…

И не выдохнул.

* * *

Яков Васильевич Щелкалов прибыл со своим помощником к дому в самом конце улицы Видок ровно в шесть вечера пополудни, когда Амалии Шульц, то есть Ольги Григорьевны фон Штайн, простыл и след. Арестовывать было некого, и устраивать очную ставку также было не с кем. Аферистка и мошенница пропала. Она словно почувствовала, что за ней вот-вот придут, и потому «сделала ноги». Так подумал о ней Щелкалов.

Его мысли подтвердила соседка из дома напротив.

– Уехала.

– Как уехала? С кем уехала?

– За той пани, что вы ищете, приехал на извозчике представительный пожилой мужчина с багажом.

– А что она?

– И она тоже вышла с багажом. А потом они сели в пролетку и уехали.

– Куда?

– Не ведаю…

Щелкалов на это лишь угрюмо покачал головой и нахмурился.

Не успели. Что ж, в сыскной практике случается и такое. Но чтобы женщина…

Ах, чертовка!

Все же полицейские вошли в дом. Конечно, прошлись по комнатам, повсюду наблюдая совсем недавнее присутствие женщины, ни в чем себе не отказывающей. Об этом говорили разбросанные в спальне и гостиной вещи, которые более рачительная хозяйка, нежели Амалия, никогда бы не оставила. Еще это указывало на то, что она спешила.

– Опоздали, – убито сказал помощнику Яков Васильевич, шагая по комнатам дома. – Буквально на несколько часов опоздали.

– Да, обидно, – согласился с приставом помощник. – Будем перекрывать железнодорожные пути и все тракты и дороги?

– Будем, – кивнул головой Яков Васильевич. – Только мне думается, что наша фигурантка уже тю-тю. Далеко!

– Думаете, она сбежала за границу? – уныло спросил помощник пристава.

– Почти уверен в этом, – ответил Щелкалов.

– Тогда я поехал на вокзал? – спросил помощник. – Может, кто-нибудь ее там видел, а если посчастливится, узнаю, куда она уехала с этим пожилым господином.

– Давай, – понуро согласился Щелкалов.

Чтобы его, съевшего не одну собаку в своем деле, обвела вокруг пальца женщина – такого еще не случалось…

– Рад, весьма рад вас видеть, – приветствовал Артура префект. – Проходите и чувствуйте себя как дома.

Этого можно было и не говорить. Артур везде чувствовал себя «как дома». К тому же он увидел в зале возле колонны Савелия Родионова. Тот стоял, прислонившись плечом к колонне, и со скучающим взором взирал на происходящее торжество, как какой-нибудь пресыщенный ловелас или меланхолический английский денди.

Именины префекта были в полном разгаре. Оркестр на хорах негромко наигрывал что-то из Штрауса; несколько пар, что помоложе, танцевали, остальные гости были поглощены беседой. В дальнем углу сидела группка старушек в чепцах, которые, лорнируя танцующих, взирали на них с завистью и тоской.

Артур неторопливо подошел к Савелию:

– Ты что, здесь один?

– Нет, с Лизаветой, – ответил Родионов. – Она вон там, с дамами лясы точит.

Артур взглянул по направлению, указанному Савелием. Лиза стояла в стайке девиц и молодых женщин, весело смеялась и выглядела абсолютно беззаботной. Несмотря на то что австрийские женщины породисты, обаятельны и красивы, Елизавета Петровна Родионова, несомненно, была прелестней всех.

Наконец, позвали к столу. Каждый из гостей сел на предложенное ему место, и Артур оказался рядом с дамой, которую он не видел ни в зале, ни в гостиной. Очевидно, она пришла недавно и успела только припудрить носик.

Что-то знакомое показалось Артуру в ее профиле. Глаза? Нос с легкой горбинкой? Как назло, ему ни разу не удалось взглянуть на нее в фас, покуда он не обратился к ней напрямую, предложив отведать индюшачьего пастету.

– Благодарю вас, – ответила дама и повернула к нему лицо. Ее взгляд был влажен и лучился смешинками.

– Вы? – удивился Артур, узнав в даме ту самую особу, что «спутала» нумера в гостинице пана Дворжака, лишила «графа» его документов и облегчила карман Артура на десять тысяч.

Ольга, то бишь Амалия, отпираться не стала, произнесла безо всякого стеснения:

– Да, это я.

Артур улыбнулся.

– Удивлена. Вы так рады меня видеть, граф? – очаровательно улыбнувшись в ответ, сказала Амалия. – А мне казалось, что вы должны быть расстроены.

– Вы даже не представляете, сударыня, как я рад вас видеть. Несказанно рад. Нет, я просто счастлив от этой нашей встречи, – рассыпался в любезностях, наполненных сарказмом, Артур. – Надеюсь, теперь мы сможем решить с вами наши финансовые вопросы?

– Конечно, граф. – Амалия посмотрела на него, как смотрят женщины на своих возлюбленных мужчин. – Только не здесь, надеюсь?

Артур посмотрел на ее алмазную подвеску, стоившую, по крайней мере, тысяч тридцать.

– Отчего же не здесь… м-м… Кстати, как вас зовут? Мы как-то толком и не познакомились.

– Амалия, – ответила Ольга. – Амалия Шульц, вдова магдебургского пастора. А вы по-прежнему граф Ламбер маркиз де Сорсо?

– Нет, просто граф де Ламбер, – приглушенно ответил Артур.

– Я живу на улице Грабен напротив Оперы и недалеко от колонны с ангелами, – понизила голос Амалия. – Мой отель называется «Захер». Буду ждать вас в гостиничном ресторане в два часа пополудни. Там и поговорим. Заодно отведаете их знаменитый торт. Не пробовали еще?

– Нет, – ответил Артур, не веря ни единому ее слову.

– Я тоже, – сказала Амалия. – Приходите в ресторан, и мы попробуем этот торт вместе…

Она отвернулась от Артура, давая понять, что разговор завершен. Что ж, и правда, не требовать же здесь от нее, при всех, чтобы она вернула ему документы и деньги. С другой стороны, после окончания раута она может просто пропасть, и ищи потом ветра в поле.

Долгое время он не спускал с нее глаз. Несколько раз их взгляды встречались, и тогда Амалия слегка улыбалась ему, а один раз ободряюще кивнула: мол, не сомневайся, все будет так, как я сказала, и уговор наш-де дороже денег.