В другой раз юный Григорий выпросил у приятеля, будущего переводчика «Илиады» поэта Е.Я. Кострова, дюжину книг и возвратил их уже через несколько дней. «Да ты, брат, – сказал Костров, – видно, только пошевелил страницы в моих книгах; на почтовых хорошо лететь в дороге, а книги не почтовая езда». – «Пусть будет по-твоему, что я летел на почтовых, – возразил, смеясь, Потемкин, – а все-таки я прочитал твои книги от доски до доски; если не веришь, профессорствуй: раскрой любую книгу и спрашивай громогласно без запинки!» – «В самом деле, – рассказывал потом Костров, – оказалось, что Григорий Александрович все твердо удерживал в памяти. Он все мне пересказал, как будто заданный урок».

Достойно внимания и то, что Потемкин, как некогда император Юлий Цезарь, обладал счастливой способностью делать несколько дел одновременно, глубоко вникая в каждое из них. Французский посланник граф Л.Ф. де Сегюр, читая Потемкину обширный доклад с многочисленными выкладками, параграфами и цифрами, был шокирован тем, что к князю в это самое время попеременно подходили то секретарь, то курьер, то священник, то портной, и всем он отдавал какие-то приказания. Сегюр хотел было остановиться, но светлейший настоятельно просил продолжать чтение. Оскорбленный столь небрежным к нему отношением, раздосадованный француз уехал. И сколь неожиданна была радость Сегюра, когда он вдруг узнал, что Потемкин обстоятельно ответил на все пункты донесения и сделал все распоряжения для успеха его дела. «Перестаньте же дуться на меня!» – весело сказал ему при встрече князь.

Но Потемкину не чуждо было остроумие и в современном смысле этого понятия. Он обладал природным даром имитатора-пародиста, причем был настолько переимчив, что самым точным образом изображал чужие манеры, жесты, речь, улавливая характерные особенности интонации и тембра голоса. Он настолько «входил» в чужой образ, что вызывал у окружающих взрыв искреннего смеха. Будучи вахмистром, он виртуозно передразнивал своих однополчан, и скоро весть об этом его удивительном свойстве облетела гвардию и дошла до влиятельных братьев Орловых. Они-то и насказали о вахмистре-насмешнике великой княгине Екатерине Алексеевне, которая тут же пожелала его видеть.

Господствует мнение, что Екатерина познакомилась с Потемкиным в памятный день низложения Петра III, когда она, одетая в мундир Преображенского полка, на дороге между Петербургом и Петергофом приняла из его рук темляк к сабле. Однако сослуживец Григория по Конногвардейскому полку Д.Л. Боборыкин сообщает, что первая встреча случилась раньше, когда по представлению Орловых наш пародист предстал перед Екатериной. Великая княгиня попросила его показать свое искусство. Он отвечал, что никаких талантов не имеет, но слова эти произнес с легким немецким акцентом, точь-в-точь голосом Екатерины. На мгновение повисла напряженная пауза. Подумать только: передразнивать августейшую особу – дерзость неслыханная! Но великая княгиня ничуть не прогневалась: напротив, она поощрительно рассмеялась, ободряя смелого вахмистра. Следом за ней залились хохотом и обескураженные сперва Орловы. Расплылся в улыбке и сам Потемкин. «Это забавное обстоятельство, – резюмирует Боборыкин, – обратило на [Потемкина] внимание Государыни, скоро перешедшее в склонность, а потом и в страсть».

Дар пародировать до поразительного сходства Потемкин будет ценить и в других. Сардинский посланник А. Парело свидетельствует, что «при такой наклонности князь благоволит к людям, одаренным одинаковою с ним способностью, и мы знаем, что многие, в том числе и актеры, вкрались ему в милость с помощью этого средства». К числу замечательных имитаторов, близких светлейшему, следует отнести генерала С.Л. Львова (о нем мы еще расскажем). Современник сообщает и о таком случае: «Бывши в Петербурге, узнал [Потемкин], что в Херсоне какой-то чиновник хорошо передразнивает несколько известных лиц: тотчас отправил он за ним курьера; как скоро тот приехал, то приказал передразнивать ему всех, кого умеет, потом и самого себя. Его светлость, позабавившись таковым дарованием, приказал ему отправиться в свое место».

Особенно уморительно изображал Потемкин манеры придворных. А как бесподобно передразнивал он гордую и чопорную княгиню Екатерину Дашкову! Императрица много раз требовала повторить сей номер на бис. Вообще, так смешить Екатерину, как это умел делать Потемкин, не мог никто. И хотя Екатерине и Потемкину посвящено множество исследований (укажем в этой связи на только что вышедшие монографии Д.Н. Шахмагонова и К.А. Писаренко), не уделено достаточно внимания тому, что шутка и балагурство одушевляли их отношения, придавали им новый импульс. Вот что пишет английский историк С. Монтефиоре о поре, непосредственно предшествовавшей их бурному роману: «Сведений о Потемкине за эти годы сохранилось немного, и почти все они легендарны. Прослеживая день за днем жизнь екатерининского двора, мы встречаем его, время от времени выступающего из толпы, чтобы обменяться острой шуткой с императрицей, – и исчезающего снова. Он делал все, чтобы его появления запечатлевались в памяти».

Шутки Потемкина действительно крепко запомнились Екатерине. Уже после сближения с Григорием Александровичем она пишет ему письма в интимно-шутливом тоне, хвалит за веселость и сама пытается его позабавить. «Желаю быть здоровым и возвратиться к нам здоровым и веселым, как рыбка», – напутствует она его в 1772 году. А вот некоторые выдержки из писем Екатерины Потемкину за один только 1774 год: «Куда как нам с тобою бы весело было вместе сидеть и разговаривать… Пожалуй, напиши, смеялся ли ты, читав мое письмо, ибо я так и покатилась со смеху, как по написании прочла. Какой вздор намарала, самая горячка с бредом, да пусть поедет; авось либо и ты позабавишься». В другом послании: «Голубчик мой, я Вас чрезвычайно люблю, и хорош, и умен, и весел, и забавен». А вот концовка еще одного ее письма: «Пожалуй, будь весел сегодни, а я по милости Вашей очень, очень весела, и ни минуты из ума не выходишь».

Императрица придумывает своему возлюбленному остроумные прозвища, сокровенный смысл которых был понятен только им двоим: «Гяур, Москов, козак яицкий, Пугачев, индейский петух, кот заморский, павлин, фазан золотой, тигр, лев на тростнике». То она награждает его сумбурно-сбивчивыми, но неизменно ласковыми определениями («сердитый, милый, прекрасный, умный, храбрый, смелый, предприимчивый, веселый»), то наставляет и подбадривает («Дурное настроение и нетерпение вредят здоровью», «Унимай свой гнев, божок!», «Только будь весел!»). Иногда монархиня прибегает в письмах к образам, заимствованным из русского фольклора: «Душенька, я взяла веревочку и с камнем, да навязала их на шею всем ссорам, да погрузила их в прорубь. Не прогневайся, душенька, что я так учинила. А буде понравится, изволь перенять. Здравствуй, миленький, без ссор, спор и раздор!» – «Желаю, чтоб ты веселилась, делая мне добро», – в тон отвечал ей Потемкин. В послании Ф.М. Гримму от 14 июля того же 1774 года императрица называет фаворита «величайшим, забавнейшим и приятнейшим чудаком, какого только можно встретить в нынешнем железном веке», и добавляет: «Он смешит меня так, что я держусь за бока!» Она шутливо аттестует его «первым ногтегрызом Российской империи». Вывесив в Малом Эрмитаже правила поведения в своем кружке, Екатерина именно Потемкину адресовала пункт: «Быть веселым, однако ж ничего не портить, не ломать и не грызть».